Мысленно проклиная Анну, я лез вперед, продираясь через торчащие повсюду высокие сухие стебли.

– Радуйся, что сейчас не лето, – усмехнулась она и пояснила, указывая на ковер пробивающейся поросли: – Это крапива.

Я бы порадовался, но кругом, докуда доставал глаз, была одна и та же негостеприимная равнина, густо утыканная колючими пиками. Моя неугомонная подруга, убежав вперед, вскарабкалась на небольшой холм и ахнула, выхватывая из кармана айфон:

– Ты только посмотри!

Я неспешно поднялся к ней, не ожидая увидеть ничего особенно интересного. С возвышенности открывался вид на бывшую усадьбу – это я сразу понял по проступающим сквозь старые остовы растительности и резвые молодые побеги очертаниям фундаментов, лестниц и дорожек. Картина, должен признаться, была фантастической: затейливый рисунок прежней жизни, который вот-вот скроется под зеленым ковром. Воды большого пруда были по-весеннему темны, и он выглядел чернильной кляксой посреди полустертого эстампа. Наверное, лишь краткий кусочек года, после того, как сойдет снег, но еще не настанет буйное засилье травы, можно наблюдать это печальное зрелище исчезания в пучинах времен. И нам посчастливилось оказаться здесь именно в этот период. Посчастливилось ли?

Анна энергично шагнула вниз, явно устремившись к самому большому скоплению каменных деталей, и мне пришлось последовать за ней. Мы обогнули пруд и по едва читаемой дорожке приблизились к тому, что осталось от постройки, вероятно, бывшей когда-то помещичьим особняком. Пока моя спутница суетилась вокруг, отыскивая свои волшебные ракурсы, я присел на камни.

Я не сразу заметил внутри почти полностью стертого временем нижнего кирпичного яруса здания ступени, ведущие вниз. Думаю, раньше они были полностью засыпаны обгоревшим деревом, но за прошедшее столетие древесина благополучно разложилась, оставив только темный налет органики на шершавой поверхности каменных выступов. Ох, черт, разумеется, Анна захочет туда спуститься! Я заглянул поглубже, прикидывая, насколько это опасно. Лестница исчезала где-то в недрах подземелья. Покидав туда камушки и убедившись, что это не бездонный колодец, а всего лишь что-то вроде подвала, я окликнул Анну.

– Ух ты, – предсказуемо восхитилась она и не менее ожидаемо тут же полезла вниз. Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться следом.

Глубина была небольшая, метра три. Света от двух телефонов было достаточно, чтобы разглядеть довольно просторное помещение, абсолютно пустое, если не считать мусора и грязи. Я осмотрел перекрытия – искусная кирпичная кладка сводов была почти не повреждена, так что обвал, вероятно, нам не грозил. Сбоку уходило в неведомую даль черное жерло узкого коридора. Освещая пространство перед собой, мы двинулись вперед.

Вдоль стен стояли широкие деревянные лавки и стеллажи, довольно хорошо сохранившиеся – видимо, влага сюда не попадала.

– Представь: до нас тут сто лет никого не было, – зашептала Анна, и непривычно тихий голос выдал ее волнение.

Я кивнул, боясь говорить даже шепотом, словно звук мог разрушить изумительное ощущение временной петли, в которой мы случайно оказались. Вдруг Анна, идущая чуть впереди, с шумом втянула воздух, и я сперва на мгновение замер, а затем бросился к ней, шаря глазами по небольшому освещенному пространству и силясь понять, что вызвало такую реакцию. Девушка помогла мне, направив луч света на нишу, возле которой лежали человеческие останки – скелет, едва прикрытый следами иссушенной плоти в струпьях истлевшей одежды. Я пригляделся и понял, что торчащие из стены ржавые железки – это остатки кандалов, которыми человек, вероятно, был здесь прикован. Первой реакцией стало желание с криком бежать прочь. Совладать с собой мне помогла мысль об Анне, пребывающей в неподвижном молчаливом ступоре, совершенно для нее не свойственном. Я знал, что психический шок может вызвать расстройство основных функций организма – кровообращения, дыхания, нервной деятельности, обмена веществ. Я попытался оценить состояние девушки, обняв ее за плечи, и ощутил, как мелко дрожит женское тело.

– Ты как? – спросил я, осторожно ее тормоша.

– Как думаешь, от чего она умерла? – в ответ спросила Анна срывающимся шепотом.

– Почему ты решила, что это она? Даже я, без пяти минут врач, не смогу сходу отличить мужской скелет от женского, – поинтересовался я, испытывая облегчение от того, что моя подруга приходит в себя.

– При чем тут скелет? Посмотри на одежду, – она слегка повела лучом света, и я согласился, что едва заметные остатки ткани, несмотря на свою эфемерность, сохранили форму длинной юбки.

– Господи, кто и зачем мог держать здесь женщину? – потрясенно пробормотал я, забирая у своей спутницы айфон, пока ее слабеющая рука не выронила дорогое устройство на каменные плиты пола.

Крепко обняв ее, я предложил:

– Наверное, сейчас нам лучше уйти отсюда и вызвать кого-нибудь.

Анна молча кивнула. Я дернул рукой со светящимся айфоном, луч скользнул по дальней стене, и девушка взвизгнула. Я посветил в то место, где тоже заметил нечто, чего мой взгляд не сумел так быстро распознать. Полусгнившая вата отчетливо сохранила форму игрушечного медвежонка.

В душе безумно боясь увидеть мумифицировавшиеся останки ребенка, я начал опасливо шарить лучом вокруг. К счастью, в сравнительно небольшом зале со множеством колонн, поддерживающих свод, куда привел нас подземный коридор, скелетов больше не было. У стен громоздились груды хлама, в некоторых из которых при наличии воображения можно было опознать бывшие лари или шкафы. Было бы здорово найти здесь какие-нибудь бумаги, но едва ли они могли сохраниться. Взяв Анну за руку, я направился к самой большой куче неизвестно чего, лежащей в нише между колоннами.