Мальчик почти дошел до библиотеки, как вдруг различил новый, неуместный в ночи звук – отголоски тихого разговора, идущие откуда-то из глубины дома. Насторожившись и прислушавшись, он понял, что голоса раздаются в правом крыле, куда Яков Ильич велел поселить мосье Деви, обозначив тем самым его статус скорее гостя, чем нанятого работника: людская половина располагалась в левой части дома.

Не совладав с любопытством, Филипп крадучись двинулся туда, откуда все отчетливее слышались звуки речи, и с удивлением улавливая в них батюшкины мягкие интонации и скрипучий слегка гортанный говор француза. Через минуту он уже различал отдельные слова, а затем и целые фразы, произносимые негромко и оттого звучащие еще более загадочно. Мальчик не сразу понял, что разговор касается его персоны.

– Я не понимаю, чем он так интересен, что вы приехали сюда издалека и готовы надолго задержаться? – спрашивал Яков Ильич.

– Как вам объяснить? Кто-нибудь из братьев упоминал при вас о компасе?

– Нет, но я знаю, что масонский компас – очень значимый сакральный предмет, об этом упомянуто в трудах Якоба Бёме: «Концы его стрелки объявляют о завершении бытия мира сего и о начале века Духа Святого», – свободно процитировал батюшка, за которым Филипп подобной начитанности и памятливости прежде не замечал.

– Да, вот только это не предмет, – еле слышно прокаркал мосье Деви.

– Вы хотите сказать, масонский компас – человек? – в голосе помещика чувствовалось невероятное удивление. – Как такое возможно? И на что же он указывает?

– Видите ли, досточтимый брат, примерно раз в столетие среди людей рождается один, наделенным особым, очень редкостным даром, с точки зрения братства – практически бесценным. Найти его очень сложно, но возможно, тонкостям этого процесса посвящены целые практики, о них мы сейчас говорить не будем. И, если мы не ошиблись, Филипп – как раз такой человек.

Француз умолк, видимо, давая Якову Ильичу время прийти в себя и проникнуться идеей уникальности рожденного им сына, но через некоторое время продолжил свою речь:

– Самые сложные грани мироздания – понятия Добра и Зла. Эти основополагающие категории в их абсолютном значении неспособны верно трактовать даже те, кто достиг высшего градуса посвящения, особенно не в теоретическом рассмотрении идей, а в прикладном аспекте, при возникновении ситуаций, где опасен ложный выбор. А человек-компас всегда интуитивно следует единственно верному пути.

– То есть его душа, выходит, столь стара и мудра, что постигает изначальные настройки мироздания?

– Напротив, полагаю, она так молода, что просто не успела их забыть. Но это уже отвлеченные мудрствования, а мы сейчас говорим конкретно о вашем сыне.

– Погодите… Я все никак не могу осознать! – охнул Яков Ильич. – То есть Филипп обладает такой чудодейственной способностью? Вот уж бы не подумал!

– Труднее всего порой бывает рассмотреть то, что находится слишком близко, – философски ответствовал француз, тут же следом перейдя на деловитый тон:

– За разговорами мы теряем время, а ночь почти на исходе. Вы пока осмысливайте, но пойдемте уже к вашему котловану, это дело не менее, а может и более важное.

Дверь заскрипела, предупреждая мальчика о том, что он сейчас будет обнаружен. Филипп в ужасе прижался к стене, ожидая позора и неизбежно должного воспоследовать за ним строгого наказания за проступок. Батюшка не признавал телесных истязаний. Отлично зная слабости сына, он в назидание запрещал ему определенный срок подходить к роялю, и мальчик предпочел бы любые колотушки этой воспитательной изощренности. Его сердце уже трепетало, предчувствуя лишение любимого занятия, да так не вовремя, когда француз привез столько незнакомых партитур! Но к счастью, Яков Ильич с новым учителем быстро прошли мимо, не приметив его в темном коридоре. В руках у мосье Деви был какой-то увесистый сверток. Филиппу страшно хотелось последовать за ними, но он не стал этого делать, а немедля вернулся наверх, в свою комнату.

– Как же так, – думал он, засыпая, – я только что подслушал беседу, для моих ушей явно непредназначенную. Разве такое поведение похоже на человека, всегда делающего верный выбор?

Он мысленно попросил у Господа прощения и тотчас погрузился в крепкий сон, означавший, видимо, что отпущение даровано.

Поутру Филиппа разбудил странный гул. Выглянув в окно, он увидел, как землеройная машина, бодро размахивая ковшом, засыпает вырытую яму.

Когда же это случилось? Ей тогда было около семидесяти, значит – в конце восьмидесятых. Она все никак не решалась уйти на пенсию, продолжая преподавать в городской школе, поскольку вежинскую давно закрыли. Марфе вспомнилось, как ее бывшие ученики из родного села увлеклись краеведением и решили написать в районную газету заметку об истории местного помещичьего имения.

Они с ребятами, вернувшись из города, сидели на завалинке большой избы, бывшей школы, где ныне размещался комсомольский клуб, переехавший из обвалившейся церкви. Марфа понимала, что как учитель, она призвана поощрять любознательность и любовь к истории.