Но, зная характер Анны, я понимал, что покой мне не светит. Я обреченно взял у нее из рук айфон и посмотрел на карту. Действительно, непривычно куцее без указания названия слово «Усадьба» – и никаких признаков ее фактического наличия. И что меня встревожило куда больше – заметной с земной орбиты дороги туда тоже не имелось. Мне представились два одинаково печальных варианта: или мы угробим мою машину, или Анна потащит меня пешком.

– Давай спросим в селе? – предложил я самый удобный и логичный выход.

Анна, к моему удивлению, согласилась, хотя удобство и логика не были ее стихиями.

Побросав вещи в багажник, мы покатили обратно к Вежино. В первом же огороде выловив пожеванного жизнью мужичка, без особого энтузиазма ковырявшего тяжелую влажную землю, Анна обратилась к нему с волновавшим ее вопросом. Тот окинул мою спутницу мутноватым взглядом, недвусмысленно облизнулся и озадаченно почесал плешивую голову:

– Усадьба? Дык нет уже сто лет никакой усадьбы.

– Но хоть что-то от нее осталось? Развалины, дорожки, конюшни? – настаивала она, уже воображая, как скачет по замшелым камням, ища наиболее удачный ракурс. Подобные кадры были ее коньком: она умела запечатлевать любые руины так, что захватывало дух.

– Не-а, – покрутил головой мужик. – Ничего там нет, пустошь одна, черное место.

– Черное? – уцепилась Анна. – Почему черное?

– Да кто ж его знает, – дернул плечом ее собеседник. – Ну типа пожар там был лет сто назад. А дома-то деревянные стояли, так что все и сгорели.

Анна разочарованно притихла и уже собралась уходить, но мужичку видать было интереснее пялиться на мою подругу, чем орудовать лопатой, поэтому он нерешительно добавил:

– Загадка, однако, с этим черным местом.

– Загадка? – подбодрила его Анна, выразительно подняв красиво изогнутые брови.

– Дык ведь не бывает там никто, даже мимо стараются не ходить. А дед мой сказывал, что место то черным кликали еще до пожара – жил там какой-то то ли колдун, то ли оборотень.

Он растерянно умолк, не зная, чего бы еще рассказать и снова почесал голову, словно пытаясь стимулировать непривычный мыслительный процесс.

– Что думаешь? – бросила в мою сторону Анна, идя к машине.

– Местный фольклор, – пожал я плечами, хотя понимал, что от визита на место бывшей усадьбы меня ничего уже не спасет.

Филипп с любопытством поглядывал в окно, ожидая приезда нового учителя, еще до своего появления получившего прозвище Мосье Кактотам. В сонме разнообразных звуков, наполняющих усадьбу – беззлобной перебранке дворовых слуг, шорохе ветра в кронах старых лип на подъездной аллее, кряканье уток возле пруда – мальчик различил далекое цоканье копыт и приник к оконной раме, стараясь сквозь ветви тополя, жадно тянувшиеся до самой крыши дома, получше разглядеть пространство перед парадным крыльцом.

Кучер распахнул дверь новой поблескивающей лаком коляски, запряженной шустрой каурой лошадкой, и на разгоряченные солнцем плиты ступила нога в изящном башмаке с блестящей пряжкой. Следом возник лысый невысокий человечек, сверху показавшийся мальчику слегка нелепым, незначительным и совсем не похожим на образ похотливого соблазнителя, нарисованный его подружкой. Катрин будет весьма разочарована.

Гонимый любопытством, мальчик устремился вниз. Батюшка встречал долгожданного гостя один – Пелагея Ивановна, не сочтя приезд учителя за событие, с утра уехала в уездный город «прикупить разных хозяйственных мелочей», прихватив с собой и дочь.

Барин довольным басом рассыпался в любезностях и заметил сына лишь когда тот спустился с лестницы и испуганным сусликом замер, разглядывая учителя.

– Приветствую вас, mon cher ami, – церемонно, как ко взрослому, обратился к Филиппу тот. Голос его оказался под стать облику – неблагозвучным, словно надтреснутым, напоминающим сварливые переклички цапель на болоте, и лишь мягкая, вкрадчивая манера речи да отчетливый французский акцент отчасти сглаживали этот недостаток.

– Я слышал, вы любите музыку. Как вы смотрите на то, если я сейчас отдохну с дороги, а потом мы проведем с вами вечер за музицированием?

Заманчивее предложения Филипп и не мог представить! Никто в доме не разделял его страсти. Батюшка относился к упражнениям сына за роялем благосклонно, но без особого интереса, Пелагея Ивановна была начисто лишена музыкального слуха, а Катрин, хотя и обладала весьма недурственным голосом, считала пение занятием скучным. Возможность найти единомышленника вознесла мальчика на вершину блаженства. Вся настороженность по отношению к новому учителю тут же исчезла.