Идеал солидарности народов под знаменем социализма, к радости остальных партий, оказался недостижим в условиях Дунайской монархии. «Дер Хаммер» Франца Штайна издевательски писал, что «попытки умиротворить» чехов «оказались чистым безумием»: чехи «въехали со всей поклажей в дом, построенный для них добродушными, поверившими в мнимые идеалы немцами, и теперь плюют оттуда на своих воспитателей и благодетелей, избивают их детей и лишают, когда только могут, средств к существованию. Немцы Восточной марки продали своё право первородства за чечевичную похлёбку всеобщего равного избирательного права, вот пусть теперь и полюбуются, как чехи устраиваются здесь хозяевами, забираясь всё выше и выше!» [1229]

Попытки пацифистов выступить в роли посредников также не имели успеха. В 1909 году несколько либерально настроенных интеллектуалов, сплотившись вокруг писателя Германа Бара и лауреата Нобелевской премии мира Берты фон Зутнер, образовали чешско-немецкий комитет культуры. Целью его было «открытое выступление против агрессивных выпадов со стороны любого народа и публичная демонстрация того, что мы составляем единое целое, а потому должны не драться, а стремиться к пониманию и считать подавление другой нации угрозой для своей собственной» [1230] . Но и это начинание ни к чему не привело.

С чешской стороны к толерантности и сотрудничеству призывал Томаш Г. Масарик. Он пытался, приводя разумные аргументы, помочь венцам понять особенность ситуации, в которой находятся венские чехи. В Рейхсрате он апеллировал к гуманистическим идеалам немецкой классики: «Мы почитаем вашего Гердера как славянина, чуть ли не как чеха, который научил нашего Палацкого, нашего Юнгмана, а также поляков, русских, вообще всех славян, что гуманизм означает не только стремление к человечности, но и осознание своей национальной принадлежности… Я чех, вы немцы, он русин; мы как политики должны воплощать в жизнь гуманистические идеалы». Очень жаль, что «в Вене, при обсуждении проблем отдельных народов не имеют ни малейшего представления, что для этих народов на самом деле жизненно важно» [1231] .

Он убеждён, «что развитие национализма пока ещё не завершено. Мы станем ещё большими националистами». Значит, необходимо как можно быстрее реформировать это государство, причём в самых его основах. Разделение страны на две части должно уступить место более широкому распределению власти в пользу «ненемецких» народов, и прежде всего в пользу богемцев, за основу этого нового распределения следует взять «элементарную идею равноправия», которая предполагает, «что все народы — большие и малые, с более высоким и с менее высоким уровнем культуры — равноценны друг другу. Вы увидите, как эта идея наберёт силу, иначе и быть не может» [1232] .

Однако призывы Масарика к равноправию не оценили ни в парламенте, ни вне его стен. На политика нападали все партии — и немецкие, и чешские; в глазах всех он стал воплощением либерала, интеллектуала и «прислужника евреев».

Однако интеграцию поддерживали аристократы, имевшие владения в Богемии. Они не принимали немецкой националистической политики; придерживаясь наднациональной, и даже подчёркнуто «богемской» линии, они обучали своих детей обоим языкам. Поэтому немецкие националисты обвиняли аристократов в том, что они — с их чешскими слугами, служащими и священниками — создают в Немецкой Богемии «чешские колонии» [1233] .

Главным объектом нападок был самый влиятельный аристократ Богемии, князь Шварценберг. В 1910 году он отказался выполнять требование «нанимать на работу в немецких областях только немцев», ответив критикам коротко и резко: «Я не собираюсь интересоваться национальностью служащих, которых нанимаю на работу». Он продал землю под строительство чешской школы, не обращая внимания на протесты немцев: «Не понимаю, почему чешским детям…. нельзя ходить в чешскую школу!» [1234] Однако на него нападали и из противоположного лагеря: чешские радикалы критиковали его за то, что он нанимает на работу в своих поместьях слишком много немцев [1235] .

Гитлер-политик будет осуждать аристократию Австро-Венгерской империи за то, что она, как и социал-демократы, приняла сторону чехов [1236] . Семья Шварценбергов и после 1939 года занимала независимую позицию, это дало Гитлеру повод заметить, что Шварценберги с давних пор питают вражду к немцам. В 1941 году он приказал экспроприировать их имущество [1237] . В сходной ситуации оказались и другие аристократические фамилии Богемии.

Немецкие националисты считали врагом также и католическую церковь (так было, например, и в реальном училище Линца, где учился Гитлер). В «Моей борьбе» он пишет, что церковь нарочно посылала чешских священников в немецкие приходы, чтобы добиться окончательной славянизации Австрии. Дело происходило примерно следующим образом: в чисто немецкие общины, присылали священников-чехов, которые медленно, но верно начинали ставить интересы чешского народа выше интересов церкви и запускали процесс разнемечивания. А священники-немцы, по мнению Гитлера, показали себя совершенно неспособными к национальной борьбе. Так, из-за злоупотреблений одной стороны и недостаточного сопротивления другой немецкий дух и утрачивал свои позиции — медленно, но неуклонно. И далее: Стало очевидно, что церковь не считает себя связанной с немецким народом, бесчестно встав на сторону его врагов [1238] .