Ночь тяжелое время для одинокого путника, дровосек смог добраться до дома лишь к полудню нового дня. Поведав об увиденном чуде жителям поселения, пообещал показать дорогу смельчакам, желающим отправиться на другой конец леса, чтобы присвоить сказочное диво. Но с условием, что добычей с ним поделятся.

Многие приняли слова дровосека за бред, чего ни привидится до смерти перепуганному человеку, ночь блуждавшему в лесу, но сыскались и те, кто не остался равнодушным, ведь собственное чудо, так заманчиво.

На сборы понадобилось двое суток, на третьи двинулись в путь.

Урсус не подозревал о набеге, он как обычно отправился на охоту ранним утром. Его маленькой венарии полюбилась жареное мясо, опекун не мог отказать ей в простом удовольствии, полакомиться свежатиной. Лес загадочно шумел, приветствуя частого гостя, птицы щебетали, умостившись на кроны вековых деревьев, но зверьки, так часто шнырявшие по кустарникам, в этот раз усердно прятались от опытного лесника. Время охоты затянулось, добыча обнаружилась лишь к полудню, утомленный поисками, но счастливый, что возвращается не с пустыми руками, мужчина направился к дому. Чем ближе он подходил к опушке, тем стремительней увеличивал шаги, неизвестная тревога спирала грудь.

На краю леса он понял, что беспокоился не напрасно, подле его дома сновали пятеро чужаков. Двое из них держали схваченную венарию за тоненькие ручонки, раздирали в сторону крылья, третий беспощадно драл, с изгибавшейся от боли спины, золотые чешуйки, складывал добычу в тряпичный мешочек, остальные бесстыдно наблюдали за истязанием несчастного существа.

Венария резко дернулась, очередная попытка вырваться не увенчалась успехом.

— Держите крепче, — гаркнул дровосек, очередная чешуйка выскользнула из его крючковатых пальцев из-за трепыхания жертвы, — тварь может вырваться!

— Почему просто ни запихнуть ее в мешок, и дело с концом, — огрызнулся сообщник, поборов желание почесать густую рыжую бороду.

— Чешуя важнее, тварь пользовалась ею. Сначала возьмем то, что наверняка не ускользнет от нас, а уж потом и бестию в мешок…

Дровосек не окончил фразу, с ужасом распахнул глаза, уставился на огромного мужика, походившего на разъяренного медведя, надвигавшегося из леса. Венария неистово закричала, заметив опекуна, лицо Урсуса исказила гримаса боли и гнева, он, бросив добычу, мчался к ней на помощь, размахивая тонкой деревянной рогатиной. Первый удар пришелся по голове рыжебородого, он не успел увернуться от палки, бесчувственной массой рухнул на землю. Его тощий напарник с вытянутым лицом, державший существо, бросился наутек, едва не сбив с ног дровосека. Венария больно ударилась при падении, отползла в сторону, волоча пачкающиеся в пыли крылья. Лесник уловил ее движение, в бешенстве кинулся на стоявшего в оцепенении обидчика, но путь ему преградили двое сподвижников врага, до этого момента находившихся в стороне. Завязалась жестокая драка, Урсус, выронивший рогатину, махал кулачищами, раздавал тумаки, выкрикивая бранные слова.

Внезапная резкая боль под лопаткой выгнула спину дугой, заставила вскрикнуть. Обернувшись, он увидел жесткую насмешливую ухмылку на лице нападавшего, блеснувшее в руке, окровавленное лезвие кинжала. Потянувшись к убийце, не устоял на ногах, рухнул на колени, тяжелая голова повисла, густые каштановые волосы упали на лицо. Ухмылка дровосека превратилась в торжествующую улыбку, ему нравился вид поверженного умирающего лесника, единственного препятствия на пути к цели.

Венария с ужасом наблюдала падение опекуна, до этого она не сталкивалась со смертью так близко. Тонкая тягучая струйка крови, потекла из его рта, оросила землю, вызвав у существа сначала чувство отчаяния, быстро сменившегося гневом и яростью. Дотянувшись до остатков золотых чешуек, она оторвала одну, растерла, подула на ладонь. Крохотная пыльца, подхваченная горячим дыханием, понеслась в направлении зеленой чащи, сопровождаемая просьбой:

— Защити!

Душераздирающий вопль послышался из леса, сменился треском, грохотом и скрежетанием. Трое соучастников одновременно повернули головы в сторону кошмарных звуков.

— Что это? — осипшим голосом выговорил дровосек.

В ответ минутную тишину заполнило грозное рычание, из-за стволов деревьев замелькали страшные волчьи морды, перепачканные свежей кровью. Стало ясно, звери расправились с тощим соучастником, трусливо убежавшим в лес.

Медленно, словно присматриваясь к добыче, дикие хищные животные выходили из укрытия, их было не меньше десятка. Волки имели не свойственные им размеры, в высоту достигали не менее полутора метров, густая черная шерсть вздыблена, мощные лапы напряжены, острые клыки белели в голодном угрожающем оскале.

Ледяной озноб прошиб одновременно троих участников нападения, холодный пот выступил на их лбах, сердца сжались в комки от страха и предчувствия неизбежного наказания за сотворенное зло. Инстинкт самосохранения заставил тела бывших смельчаков, скованных ужасом, сбросить оковы оцепенения, пуститься наутек, в надежде сохранить жизни.

Дровосек бежал впереди, сжимая в руке тряпичный мешочек с золотыми чешуйками, даже чувство смертельной опасности не заставило его расстаться с добычей. Он слышал, как раздраженные запахом крови звери достигли сперва одного из его спутников, под жуткие вопли разодрали в клочья, затем другого постигла та же участь. Но дровосек продолжал бежать, не оглядываясь, не смея перевести дыхание. Внезапно в мозгу вспыхнула мысль, что уйти от свирепых хищников не удастся, резко остановившись, он крутанулся, упал на колени, сунул руку в мешочек, извлек чешуйку, растер и швырнул пыльцу в сторону приближающихся волков с отчаянным криком:

— Стойте! Остановитесь!

Магия подействовала, животные не стали набрасываться на него, но запах добычи не давал им покоя, звери с перепачканными багровыми мордами принялись описывать круги возле трясущегося от страха мужчины, не отходя дальше, чем на пару метров.

— Что же это! — стон сорвался на рыдания, лицо исказила гримаса безумия.

Сквозь пелену слез дровосек разглядывал окровавленные растерзанные тела погибших, горько сожалея теперь о решении явиться сюда.

Венария тоже разглядывала бездыханные трупы бывших мучителей, не чувствуя ни радости, ни удовлетворения. Гнев продолжал ускорять биение сердечка, пока она не услышала стон опекуна, инстинктивно поняла, близилась кончина Урсуса. Ярость сменилась тревогой и страданием, попыталась встать, приблизиться к мужчине, но резкое жгучее нестерпимое чувство боли между крыльев, сковало движения, заставило вскрикнуть.