– Сразу вовнутрь надо было и забаррикадироваться там, – вырвалось у меня.

– Кто-то крикнул о том, а Христиер Мартыныч не дозволил, – всхлипнула Галчонок. – Сказывал, тогда татары терем зажгут. А опосля уж, когда уразумели, что не зажгут…

– Почему? – перебил я ее. – Почему вдруг уразумели?

– Дык ведь татары им так кричали, – простодушно пояснила девчонка. – Мол, не тронем вовсе, токмо царя с царицей и князя Мак-Альпина с царевной выдайте, да казну, которую у них с собой, а мы вам жизнь подарим.

Так оно и есть – не случаен этот «разъезд». И хану сообщили о том, где мы с Федором, в интервале пяти-шести часов, где-то с двух до восьми вечера. Но вычислением предателя я займусь потом, все потом, а пока главное, и я поторопил девчонку:

– Дальше. Что дальше?

– А чего дальше, – вздохнула она. – Кто в живых остался, в тереме затворились, да проку с того. Татары двери выломали и вовнутрь ворвались. Но дрались твои вои, княже…. Ох и дрались…. У нас с Ксенией Борисовной, когда мы оттель выходили, то и дело сапоги по крови скользили. Все ею залито было. А татаровьев полегло почитай впятеро больше, – и вновь из ее глаз побежали слезы. – Ненавижу! – выдавила она сквозь стиснутые зубы….

По счастью, девчонку никто не заподозрил в том, что она – не простая холопка, ибо Ксения, заметив, как Галчонок достала из-под платья нож, велела его немедленно выбросить, запретив сопротивляться. Потому и с нею, как и с остальными боярышнями из окружения царевны, равно как и с Мариниными, обращались достаточно цивилизованно. Во всяком случае, никого не изнасиловали. Более того, едва Араслан-бей заметил, как одной из девушек полезли под сарафан, он немедленно пресек подобные попытки, располовинив наглеца надвое. Аргумент оказался убедительным, больше никто не дергался.

Араслан-бей и во всем остальном оказался весьма предупредителен, не забыв захватить и сундуки с их нарядами, и прочее имущество. Даже извинился, предупредив, что если в пути возникнет некая надобность, останавливаться они не станут, а потому придется немного потерпеть или… И многозначительно кивнул на принесенные из терема и предусмотрительно сунутые под сиденья колымаг ночные горшки. А в заключение посетовал, что государь слишком рано покинул их, оставив одних….

Упоминание о Годунове вновь подтвердило, что без предательства не обошлось. Но я вновь отогнал мысль о нем в сторону, продолжая выпытывать всевозможные детали, попутно выяснив, как у Галчонка с ее боевым арсеналом. Выяснилось, что потерь почти нет. Разве по дороге от тряски у нее из волос выпали и потерялись две длинные стальные шпильки, но две из пяти – это ерунда. Учитывая обстоятельства, ей они навряд ли понадобятся. Зато порошок с ядом, аккуратно подшитый с внутренней стороны сарафана, и три из четырех узких метательных ножей-стилетов, примотанных к бедрам, на месте.

По приезду в татарский лагерь их разместили в двух отдельных шатрах, расположенных подле ханского, где они ныне и находились. Отдельную охрану не выставляли. Самого Кызы Галчонок тоже успела повидать, но ничего конкретного мне не сообщила. Ну разве что внешний облик – огромный, страшный, полуседой, в нарядном шелковом халате – вот и все.

– Пока ехали через татарский лагерь, ты что-то запомнила? – осведомился я.

Галчонок обиженно насупилась и выпалила:

– И не что-то, а все как есть! Токмо людишек счесть не сумела – больно много их.

– Это не важно, – успокоил я ее и принялся сноровисто выкладывать из подручных средств карту местности, как я ее видел.

Столицу весьма символично изображал лист лопуха. Один его край я надорвал – ворота, из которых мы выехали. Травинками выложил излучину Москвы-реки.

– Мы с тобой сейчас находимся тут, – воткнул я веточку поблизости от надорванного края. – Ханский шатер где-то здесь, – и воткнул в землю вторую веточку, – но меня интересует, где именно и как далеко река?

Та призадумалась, морща лоб. Однако мои прежние уроки сказались – сориентировалась быстро. Поясняла, правда, не ахти, сбивчиво, но чуть погодя спохватилась, упомянув вначале про реку, возле которой стоят все три шатра, а спустя минуту и про расположенную всего в двух верстах от ханского становища церковь Живоначальной Троицы. Мол, туда с милостивого дозволения Кызы-Гирея и во исполнение просьбы царевны, за час до того, как усадить Галчонка в телегу, повезли Ксению Борисовну и прочих боярышень. А сама царевна, перед тем как сесть в карету, упомянула, что и в мыслях не чаяла столь странным образом в батюшкино сельцо Хорошево возвернуться.

– И, сдается мне, не просто так она енто сказывала, а для тебя, – добавила Галчонок.

– Для меня?! – удивился я.

Девчонка торжествующе улыбнулась и с явной гордостью за Ксению принялась рассказывать. Дескать, им обоим – и царевне, и Мнишковне – предложили выбрать из числа своих боярышень по одной для отправки сюда, дабы они самолично поведали обо всем случившемся. Заодно и о том, что зла им никоего не сотворено, а коль государь не станет противиться неизбежности, а поведет себя мудро, то и далее никакого худа не приключится. Словом, Галчонок оказалась тут не случайно – Ксения сама выбрала ее, хотя просились почитай все.

Инструктировать при боярышнях царевна ее не стала, чтобы неосторожным словом не выдать тайного статуса своей служанки. Велела передать одно. Мол, ей самой теперь остается ежедневно молить господа и святого Федора Стратилата, дабы остаться в живых. Да и то ежели хан и впредь дозволит им вместе с Мариной Юрьевной посещать обедни в божьем храме.

Посещать обедни…. Что ж, намек более чем понятен, как и упоминание о святом Федоре Стратилате. Как же, как же, помнится, еще в Костроме митрополит Гермоген упоминал об этом святом полководце, уговаривая меня возглавить мятеж против Дмитрия. Действительно, именно мне ее слова адресованы.