Обставлено все было весьма торжественно: впереди зачитывавший указ Власьев, сразу за ним кучка бояр, включая Романова, ну и два десятка стрельцов в красных кафтанах. Я стоял хмурый, держась одной рукой за живот. Пусть Никитич воочию убедится, что Багульник сработал на совесть.

Но содержимое указа меня порадовало. Из конкретики, помимо стандартных слов про то, как «осерчал» на меня государь, ничего страшного. Кострома по сравнению с Мангазеей, показалась мне Адлером, Анапой и Алуштой. Кроме того, внимательно слушая дьяка, я уловил и еще кое-что, весьма для меня приятное.

Да, из Москвы мне предстояло удалиться «не мешкотно», то есть нынче же, до заката солнца, и гвардейцев, кроме одной сотни, брать с собой воспрещалось. Но далее говорилось, что мне напоследок надлежит «урядиться в делах ратных яко должно», дабы в мое отсутствие государю порухи ни в чем бы не было и «кажный из моих воев добре ведал бы свою учебу».

Ну совсем красота. Выходит, из того, что меня послали, ещё не следует, что мне непременно надо идти в указанном направлении. И вообще для начала путь совсем близкий, в Вардейку, а когда оттуда далее – все от меня зависит. А я уже сейчас чувствую, что не уряжусь как должно в ратных делах за два-три дня. Как там в «Формуле любви»? Ежели постараться, то от силы за две недели управлюсь, не раньше. А если как следует потрудиться, и вовсе не меньше месяца уряжаться с ними придется, а то и два-три.

А места там хорошие, привольные. Сосновые леса на загляденье, река – век бы сидел на бережку даже без удочки, просто так, у костерка, восходами да закатами любовался. Никакой грызни, никаких бояр, сплошная лепота. Выходит, отпуск у меня нарисовался, так чего печалиться? Радоваться надо. Я и радовался, причем настолько сильно, что как ни старался, под конец не смог скрыть своего веселья. И Романову, да и прочим, оставалось лишь удивленно таращиться на меня, ибо впервые за все время опальный, слушая «гневное слово государево», стоял и улыбался. Иногда и слегка, конечно, но тем не менее.

Теперь можно приступать и к выполнению вчерашнего обещания, но вначале кое-какие мелочи: гитару настроить, Дубца проинструктировать и прочее.

…Преодолел я забор, огораживающий передний Конюшенный двор, с учетом того, что последнее время было не до занятий спортом, достаточно легко. Правда, без гитары. Ни к чему рисковать дорогостоящим инструментом, а потому футляр с нею принес мне Дубец, пройдя во двор обычным путем, через ворота.

Разумеется, и я мог пройти точно также, гвардейцы пропустили бы, но я же слово Годунову дал. Опять-таки никакой романтизьмы. Зато сиганул через заборчик и мгновенно должный настрой появился. Эдакий боевой задор вкупе с молодецкой лихостью.

Но жизнь вновь внесла свои неприятные коррективы. Во-первых, забор с обоих сторон густо порос крапивой. Помнится, в прошлом году, когда гвардейцы во главе со мной «навещали» ночью Дмитрия, ее столько не было, особенно внутри. Да еще спикировал неудачно, в самые что ни на есть заросли, и руки при приземлении обстрекал изрядно.

А во-вторых, едва я, приняв из рук поджидавшего меня Дубца футляр с гитарой, сделав пару шагов, как мой стременной, направившийся следом, сокрушенно охнул.

– Княже, порты-то…

Я обернулся, недоуменно посмотрел на него, затем туда, куда он указывал, и чуть не взвыл от злости. Все-таки задел я заостренные наверху колья тына, и хорошо задел – прорезь получилась сантиметров в пятнадцать, клок штанины аж свисал. И как назло начиналась она в таком месте, чуть выше колена, которое полы кафтана не закрывали.

– Обратно на подворье вернемся? – осведомился стременной и досадливо ойкнул. – А я ить всю твою одежу на струг отправил. И чего теперь?

– Чего, чего, – озлился я. – Иголку с ниткой из шапки доставай, шить будешь. Только не здесь. Вон, давай обратно в кусты вернемся.

Но уединиться не получилось. Спустя пару минут один из бдительных гвардейцев, стоящий на воротах, подметив загадочное шевеление в кустах, решил проверить, что там, и над моим ухом раздался звонкий голос:

– А ну, кто такие? – но почти сразу, стоило мне повернуть голову к вопрошавшему, последовало продолжение. – Ой, княже, не признал. А вы чего тут с Дубцом?

Хорошо, что я не стал приспускать штаны и стременной латал их прямо на мне, а то вообще стыдобища. Ведь невесть чего подумать можно. Да вдобавок от неожиданного возгласа Порожка, как звали гвардейца, рука Дубца дрогнула и он чуть промахнулся, вогнав иголку мне в бедро. Впрочем, ситуация и без иголки неприятная. И больше всего я злился на самого себя. Предлагал же Багульник прихватить лестницу, а я отмахнулся. Ну и дурак! Скоро двадцать пять лет грохнет, а все романтизьму подавай.

– Чего, чего, экзотики захотелось, – буркнул я.