Дубец охотно закивал и благодарно, но в то же время чуточку виновато поглядывая на меня, поспешил улизнуть. Дождавшись, пока он нас покинет, Марина недовольно напомнила:

– Ты не ответил, князь.

– Почему ж на посмешище, – миролюбиво возразил я. – Помнится, в Европах трубадуры еще четыреста лет назад воспевали дам своего сердца и никто не считал, что они выставляют себя на смех. А в Испании у самых знатных грандов вообще возведено в обычай петь под окном своей любимой. И кто не поет, тот, стало быть, и не влюблен вовсе. Так что хочешь – не хочешь, а иди и горлань, даже если медведь на ухо наступил.

– Какой медведь?!

– Испанский, конечно, – пояснил я, пренебрежительно добавив. – Ну сама подумай, яснейшая, откуда бы там русскому взяться.

– Мы на Руси, а не в Испании, – еще сильнее поджала губы Мнишковна.

– Благодарю за напоминание, – вежливо поклонился я в очередном поклоне. – Хорошо бы и тебе почаще вспоминать, в какой стране находишься. Особенно перед тем, как начать устанавливать свои порядки вроде законов против еретиков и костров для ведьм.

– Ныне речь не о том, – она вдруг смягчилась и неожиданно сменила свой змеиный шип на обычную речь, притом весьма громкую. – Я ить ведаю, что когда сердце от любви разрывается, удержаться тяжко. Но ежели ты, князь, вовсе утерял голову и не мыслишь о себе, подумал хотя бы о даме своего сердца, кою ты….

Самое странное, что в ее звонком голосе, разносившемся по двору, злости я не чувствовал. Скорее некоторое сочувствие и более того, нотка легкого сожаления.

– Мне, – она вздохнула и отчего-то понизила голос почти до шепота, – на месте царевны было бы…, – снова последовал прерывистый вздох и голос ее вновь зазвенел отчетливо и громко, – тоже горько расставаться со своим кавалером, но надо терпеть.

Ее ладошка как бы в знак утешения мягко легла мне на грудь, и она оглянулась на по-прежнему открытое окно в покоях Ксении. Вслед за нею и я непроизвольно глянул туда, но царевны в нем не увидел.

– Однако интересы короны порою требуют сжать свои сердца в кулак, как бы они ни рвались из груди друг к другу. А потому иди и наперед запомни, что не след выдавать свои чувства раньше времени.

«Вначале науськала на меня моего ученика, а теперь утешает, – мрачно подумал я. – Ишь, какое сочувствие демонстрирует на публике. Ох, хитра. Если и станут в народе возмущаться моим удалением из Москвы, то ее винить ни у кого язык не повернется».

– Иди же, князь, не то и впрямь сердце из груди кой у кого выскочит от горя, – поторопила она. – Да и я с тобой до крыльца, – и протянула мне руку.

Делать нечего, пришлось принять и сопроводить до ступенек, после чего, отвесив еще один поклон напоследок, податься дальше, к воротам.

– А ты что ж, князь, чрез палаты не хотишь? – окликнула она меня. – Негоже с такой титлой чрез хлопские врата хаживать вместях с конюхами, да прочими пахолками. Да еще… в драных портах…

Ишь ты, коза внимательная. Заметила все-таки. Еще и при Ксюше что-нибудь эдакое ляпнет, с нее станется. Я остановился и вежливо пояснил:

– Насчет портов принято так на Руси. Когда человек в опале, он не стрижется, не бреется, не моется. Словом, ведет себя точь-в-точь как принято в ваших Европах, – не удержался я от подколки. – И надевает самое худшее платье, ибо в печали.

– Что-то я не приметила той печали, – съязвила Марина.

– А я ее очень глубоко затаил. Что касается палат, то мне в них государем велено не появляться.

– А во дворе, стало быть, можно?

– Раз не указано, почему бы и нет, – пожал я плечами.

– Зато иное указано, – вспыхнула Мнишковна. – Чтоб нынче же тебя в Москве не было, а ты эвон чего творишь!

– Творю, – согласился я. – И буду творить, поскольку государь повелел удалиться к вечеру, так что я до торжища прогуляюсь, а потом посплю малость, – я демонстративно зевнул, – да в баньку наведаюсь. Но когда солнышко на месяц сменится, меня в Москве не будет.

– И очень хорошо! Нечего в столице глупцам делать! – выпалила она и, просеменив поближе, вновь перешла на змеиный шип. – А ведь упреждала тебя, чтоб меня держался. И милость свою готова была тебе явить… какую угодно…, а ты…. Эх, ты!

Я оторопел. Всякое ожидал услышать, но такое…. И эти нотки сожаления, прозвучавшие в голосе. Странно. За каким лешим сейчас-то я ей понадобился? С троном у нее полный порядок, добилась своего, захомутала моего ученика, тогда зачем ей я? Не иначе, как дамочка предпочитает одновременно морочить голову и получать удовольствие.

– Твоя мысль, наияснейшая, настолько изящна, что ее невозможно ухватить, – честно ответил я. – Особенно мне, как тупому кунктатору, – и поклонившись в очередной раз, удалился. Через ворота, разумеется.

Правда, без еще одной встречи с Годуновым не обошлось. Случайной, скорее всего, хотя как знать. Произошла она спустя три минуты недалеко от моего подворья, к которому я направлялся.

Куда престолоблюститель ехал – не знаю, наверное, в какую-нибудь из церквей, время-то к обедне, но, заметив меня, он остановил коня и чуточку смущенно осведомился, не осерчал ли я на его повеление.