Шрифт:
В середине шестидесятых любое выздоровление раковых больных воспринималось как чудо.
С Анной Николаевной Гипси это чудо случилось.
После операции она быстро пошла на поправку, восстановив на несколько лет и активность, и хорошее настроение.
Как раз в это время в хирургическом отделении больницы выделили две палаты для детей, и Анна Николаевна, чтобы как-то скрасить больничную обстановку маленьким пациентам, предложила сделать на стенах этих палат рисунки.
«Дмитрий Михайлович, – вспоминает Игорь Григович. – соорудил козлы, и они в четыре руки принялись за дело. Работали споро, и вскоре появились контуры 12-ти достаточно больших, прекрасных копий с известных иллюстраций И.Я. Билибина к русским сказкам.
Вначале были нарисованы рамы, а поскольку верхний их край имел полукруглую форму, то по больнице распространился слух, что в хирургических палатах рисуют иконы. Стали приходить любопытные больные и персонал из всех отделений. Художников это раздражало, они стали закрываться. Но как-то поздно вечером во время дежурства я заглянул в палату и застал занятную картину: Анна Николаевна сидела с папироской на одних козлах, Дмитрий Михайлович – на других, а на полу расположились человек десять нянечек и ходячих больных. Анна Николаевна увлеченно рассказывала им о связи иконописи и светской живописи, Дмитрий Михайлович привычно молчал. Меня выставили за дверь со словами: «Вам, Игорь Николаевич, это неинтересно»…
Особенное их недовольство проявлялось, когда во время их работы в палату заходил профессор Д. Он был хороший интеллигентный человек, но склонный к высокопарным выражениям. Однажды, войдя в палату с кем-то из посетителей, он сказал: «А это наши пациенты, которые так своеобразно решили выразить свою благодарность» и что-то еще в этом духе.
Дмитрий Михайлович выскочил из палаты как ошпаренный, а Анна Николаевна закурила и, чего с ней никогда не бывало ранее, сказала что-то резкое. Позже Дмитрий Михайлович попросил меня «освободить их от подобных посещений». В конце концов, картины получились на славу, и еще много лет ими любовались, но после переезда больных детей в другую больницу картины при очередном ремонте закрасили».
Игорь Григович говорит, что общаться с Дмитрием Михайловичем было «трудно, начиная с восприятия его внешнего вида».
И не только он свидетельствует о трудном характере Балашова.
Тот же Савва Ямщиков пишет, что еще до личного знакомства с Балашовым, он немало слышал о нем от петрозаводских знакомых, «смаковавших эпатажные выходки научного сотрудника и писателя».
Нет никаких причин сомневаться в том, что были и эпатажные выходки со стороны Дмитрия Михайловича.
Было и смакование этих подробностей его знакомыми…
Но эпатажные выходки начала пятидесятых можно объяснить театральной игрой, которую, облачаясь в монашеские одеяния, затевал Дмитрий Михайлович, чтобы поразить впечатлительных однокурсниц, а теперь Балашов, приблизившийся к сорокалетнему рубежу, уже прошел школу Пушкинского дома и народные университеты Варзуги, и это объяснение уже ничего не объясняет…
Корни, питавшие в шестидесятые годы «неспокойность» Дмитрия Михайловича, на наш взгляд, выходили за пределы пространства личного опыта и характера Балашова, они втягивали в себя лукавство шестидесятых, и это лукавство мучительно и болезненно изживалось эпатажными выходками, столь развлекавшими его друзей и недругов.
Понять, что заботило и мучило Дмитрия Михайловича Балашова в середине шестидесятых, позволяют наброски статьи «О патриотизме» [71] , сделанные в 1965 году.
«Идеи национального кажутся насмерть испорченными немецкими фашистами и копытами сталинской борьбы с космополитизмом. Любовь к Родине в мирное время, когда не нужно отдавать жизнь, начинает казаться постыдной, упорно подменяется тезисом государственного патриотизма (начальстволюбие) и бескрайнего интернационализма. В мире без Россий, без Латвий…
71
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 576.
Крайнее… Римма Казакова, вообще еврейский вопрос. Чтобы поставить точки над «i», я скажу, дело не только в евреях – вопрос касается любого человека любой национальности, человек должен жить в той стране, которую он уважает, любит, считает Родиной. Гора Рабиндраната Тагора.
Надо отпускать.
Эренбург.
Идеи? основанные на единстве культуры, на солидарности людей и народов могут стать универсальными, а расизм или национализм (безразлично от кого он исходит) с его утверждением приоритета и превосходства, неизбежно порождает вражду, становится всеобщим бедствием.
При внешней убедительности цитаты о единстве культуры…
Внешне оберегать национальное достояние – на практике нивелировка.
Когда я обратился к Эренбургу поставить подпись – спасти сотни русских соборов от уничтожения – отказ принять нас – торопился за границу.
Так он ответил – во всяком случае, мне – на вопрос о своей родине.
Чтобы не затягивать.
Сталин.
Космополитизм делался руками людей, коим безразлична культура… и всякая… Поэтому так и получилось.