— Билл, послушай меня, — произнес Ричард. — Пусть библиотекарша станет твоим лучшим другом. Если тебе понравятся книги, которые она для тебя выбрала, доверься ей. Библиотека, театр, любовь к пьесам и романам — Билл, все это может стать дверью в твое будущее. В твоем возрасте я практически поселился в библиотеке! И теперь романы и пьесы — это моя жизнь.

От всего этого просто голова шла кругом. Трудно было представить себе существование романов о влюбленностях — особенно влюбленностях в неподходящих людей. Мало того, наш любительский театр будет ставить «Гедду Габлер» Ибсена с совершенно новым ведущим актером и со столпом сексуальной силы (и неудержимой свободы) в главной женской роли. Моя пострадавшая мать обзавелась «возлюбленным», как тетя Мюриэл и бабушка Виктория именовали Ричарда Эбботта, а моей неуместной влюбленности в Ричарда нашлась замена. Теперь я был влюблен в библиотекаршу, которая по возрасту годилась мне в матери. Впрочем, не совсем нормальное, по-видимому, влечение к Ричарду Эбботту тоже не исчезло окончательно. Я чувствовал новую, незнакомую мне тягу к мисс Фрост — а тут еще и все это серьезное чтение, которое мне теперь предстояло.

Неудивительно, что, когда мы вернулись домой, бабушка потрогала мой лоб — должно быть, я раскраснелся, как в лихорадке.

— Слишком уж много волнений, а тебе завтра в школу, Билли, — сказала бабушка Виктория.

— Ерунда, — сказал дедушка Гарри. — Билл, покажи, что за книги ты принес.

— Это мисс Фрост их для меня выбрала, — сказал я, вручая ему романы.

— Мисс Фрост! — снова отчеканила бабушка с еще большим презрением.

— Вики, Вики, — предостерег дедушка Гарри, словно легонько похлопывая ее по плечу.

— Мамуль, не надо, пожалуйста, — сказала моя мать.

— Это великие романы! — объявил дед. — Это классика. Смею заметить, мисс Фрост знает, что нужно читать молодому человеку.

— «Смею заметить», — надменно повторила бабушка.

Затем бабушка изрекла что-то малопонятное, но нелестное о настоящем возрасте мисс Фрост.

— Я не о том, сколько ей лет, по ее словам! — взвизгнула бабушка Виктория.

Я высказал свое предположение, что мисс Фрост примерно маминого возраста или чуть младше, и мама с дедушкой Гарри переглянулись. Наступило то, с чем я был хорошо знаком по театру — пауза.

— Нет, мисс Фрост ближе по возрасту к Мюриэл, — сказал дед.

— Эта женщина старше Мюриэл, — отрезала бабушка.

— Вообще-то они примерно одного возраста, — очень тихо сказала моя мать.

Тогда я истолковал все это так, что мисс Фрост выглядит моложе, чем Мюриэл. По правде сказать, я не особенно размышлял над этим. Бабушка Виктория явно недолюбливала мисс Фрост, а Мюриэл почему-то не давала покоя грудь библиотекарши или ее лифчики — или и то и другое.

Только позднее — точно не помню когда, но прошло несколько месяцев, и я уже регулярно брал новые книги у мисс Фрост в городской библиотеке, — я услышал, как вредная тетя Мюриэл говорит с моей матерью о мисс Фрост ровно в том же тоне, что и бабушка.

— И я так понимаю, она так и не перестала носить эти смехотворные тренировочные лифчики?

(На что мама молча покачала головой.)

Я решил расспросить Ричарда Эбботта, подойдя к вопросу окольным путем.

— Ричард, а что такое тренировочный лифчик? — спросил я его как бы невзначай.

— Это тебе в книге попалось? — спросил Ричард.

— Да нет, просто интересно, — сказал я.

— Ну, Билл, я не большой знаток по части тренировочных лифчиков, — начал Ричард. — Но, по-моему, они специально предназначены для девушек, которые только начинают носить бюстгальтер.

— Но почему они тренировочные? — спросил я.

— Ну, Билл, — ответил Ричард, — я так понимаю, что тренировка тут вот в чем. Девушка, у которой грудь только формируется, носит такой тренировочный лифчик, чтобы ее грудь привыкла к бюстгальтеру и поняла, что это такое.

— А-а, — сказал я. Я был совершенно сбит с толку; я не мог себе представить, зачем груди мисс Фрост вообще может понадобиться какая-либо тренировка, и сама идея о том, что грудь может что-то понимать, меня тоже беспокоила. Однако страсть к мисс Фрост недвусмысленно продемонстрировала мне, что и у моего члена есть какие-то свои понятия, совершенно не связанные с моими мыслями. И если уж член что-то себе понимает, то не нужно сильно напрягать воображение (по крайней мере, в тринадцать лет), чтобы представить, что и грудь тоже может мыслить самостоятельно.

Среди книг, которые все в больших объемах поставляла мне мисс Фрост, я еще не встречал романов, написанных с точки зрения члена, или таких, где понятия женской груди каким-то образом беспокоили бы ее обладательницу — или ее друзей и родных. Однако теоретически такие романы могли существовать — так же теоретически, как возможность заняться сексом с мисс Фрост: пусть и туманная, но все же допустимая.

Было ли это предвидением со стороны мисс Фрост — не давать мне Диккенса сразу, подождать, пока я дорасту до него? И первый Диккенс, которого она позволила мне прочесть, не был «решающим»; «Больших надежд» мне еще предстояло дождаться. Я начал, как и множество читателей Диккенса, с «Оливера Твиста», этого раннего готического романа, в котором за спиной у нескольких главных персонажей встает зловещая тень Ньюгейтской виселицы. Диккенса и Харди объединяла фаталистическая убежденность в том, что герой с добрым сердцем и чистой душой (особенно если он юн и невинен) неизбежно подвергается опасности в этом враждебном мире. (Мисс Фрост хватило ума не давать мне Харди в числе первых книг. Томас Харди не для тринадцатилетних мальчишек.)

Если говорить об Оливере, то я с готовностью погрузился в приключения неунывающего сироты. Кишащие преступниками и крысами улочки диккенсовского Лондона были восхитительно далеки от Ферст-Систер, штат Вермонт, и я готов был простить писателю больше, чем мисс Фрост, которая критиковала «скрипучий механизм сюжета» этого романа.

— Здесь проглядывает неопытность Диккенса как романиста, — указала мне мисс Фрост.

В мои тринадцать, переходящие в четырнадцать, неопытность меня не смущала. Фейгин виделся мне очаровательным мерзавцем, Билл Сайкс наводил ужас — даже его пес, Фонарик, и тот был злобным. Ловкий Плут соблазнял, даже целовал меня в сновидениях — самый сноровистый и обаятельный из всех карманников. Я рыдал, когда Сайкс убил добросердечную Нэнси, но я рыдал и когда верный Фонарик прыгнул с парапета на плечи мертвеца. (Пес промахнулся и рухнул вниз, размозжив себе голову.)