Он посмотрел на меня и фыркнул, выражая таким образом полное отсутствие намерений подружиться поближе с экспонатами магазина. Я тем временем подошла к мадам Сати, она одна из немногих не работающих на туристов и зрелища травниц и жрица худду. Я протягиваю ей заранее заготовленный листочек со списком моих самых сокровенных пожеланий, в пределах ее возможностей естественно, она порхает по, казалось бы, абсолютно несистематичным завалам и наполняет мешочек за мешочком. Зачем, спросите вы, я тащилась в такую даль из Лондона, в котором можно при желании и с минимумом усилий достать хоть слезы единорога? Очень просто, главное не что, а как. Мне нужны были не брикеты с сушеным розмарином, к примеру, не механика упаковочной фабрики, а тепло рук, правильных рук.

Она ставит передо мной все покупки и исчезает за прилавком. Вскоре появляется, а в руках ее кукла-тотем.

– Возьми, она ведь тебе нужна, - улыбается женщина и протягивает мне бонус к и так тяжелому свертку.

– Но… - я в растерянности смотрю на нее, как она…Бенедикт заинтересовано поворачивается в нашу сторону, я как всегда слишком громко и эмоционально реагирую.

– Скажи ему, - шепчет мне мадам Сати, протягивая куклу. – Он поймет, только говори от сердца.

От сердца - это как раз обо мне, я предпочитаю задействовать в разговоре речевые центры и голосовые связки. Скептически хмыкнула на предмет своих возможностей, поблагодарила хозяйку и пошла забирать своего несчастного потерянного в запределье принца.

– Что она тебе сказала? – поинтересовался Бенедикт, как только мы вышли из лавки. Покинул потенциально опасную территорию и отмер.

– Ничего, это был исключительно женский разговор, - ответила я, обдумывая слова жрицы.

– Ага, о человеческих жертвоприношениях и галлюциногенных грибах, - хмыкнул он, - чисто женские разговоры.

***

После не очень приятного для Бенедикта времяпрепровождения мы преступили к следующему пункту моей «Must do» программы для Марди Гра. Зависли в одном из очаровательных старых баров Луизианы с крокодильими головами над барной стойкой, пыльным скрипучим полом и топорной мебелью. На сцене местная банда играла странную смесь блюграсса и новоорлеанского джаза. А мы сидели у бара и дегустировали южные алкогольные напитки.

– Бенедикт, - протянула я после очередного шота, - пожалуйста, давай еще разок.

Он посмотрел на меня измученным взглядом, потом глянул на вошедшую компанию девушек, опять на меня. Я была непреклонна, что поделаешь, если в корсете и с мужчиной очень строгих правил я не могу исполнить еще одну очаровательную традицию Марди Гра, а именно, Бенедикт задрал футболку, девицы завизжали от восторга и одарили его бусами. Он протянул мне заработанные трофеи, я повесила их на шею, которая и так еле выдерживала улов, торс моего очаровательного англичанина бил все рекорды по зарабатыванию украшений.

– И зачем тебе столько? Ты же согнешься под их тяжестью? – пытался вразумить меня он.

– Это чтобы тебе лучше было видно декольте моего корсета, - ответила я, думая, что еще пару издевательств над своей пуританской природой он выдержит, а вот дальше придется придумывать что-то новенькое.

– Будто только корсет и привлекает внимание.

На моем лице появляется немой вопрос, что я уже умудрилась учудить и не заметить. Он кивает на мои ноги, я замечаю нагло выбившееся из-под складок юбки кружево чулок, картинно вздыхаю, какое безобразие, и для пущего эффекта перебрасываю ногу на ногу, как Шерон Стоун в «Основном инстинкте».

– Повтори на бис для парней за соседним столиком, они еще не все глаза проглядели.

– Говоришь, вконец травмировала их нежную детскую психику? – поинтересовалась я, не поворачиваясь в сторону луизианских извращенцев.

Он кивает.

– Тогда пойдем отсюда, - я спрыгнула со стула, в последний раз удостоив достопочтимых зрителей созерцанием чулок, и потащила Бенедикта на выход. – Полегчало? Теперь на посмотреть у тебя исключительные и уникальные права, - я улыбнулась и начала не спеша удаляться, виляя бедрами.

– Пиджак не забудь, - окрикнул меня мистер Заботливость, догнал и накинул на плечи, - а то со своими приступами нарциссического эксгибиционизма совсем страх потеряла.

– Кто бы говорил о сексуальных девиациях, - парировала я и пошла дальше вилять меж деревянных колонн Французского квартала.

***

Все еще смеясь, мы забегаем в номер, я сбрасываю фрак с плеч и падаю на трюмо в импровизированном коридоре, опираюсь о зеркало и тяжело дышу. Мы продолжили препираться и бегать вокруг колонн всю дорогу назад, пока очень неудачно не остановились на временное перемирие под балконом какой-то сварливой бабульки, которая, была бы более расторопной, вылила бы нам ведро воды точно на головы. Мы переполошились, как только услышали скрип старых ставень, но когда увидели кряхтящую старушенцию, которая высовывается из окна с ушатом воды, припустили что было духу, она еще долго изрыгала нам вслед проклятия. Бенедикт смеялся, потому что, как он выразился, дожил до почетного возраста, но ни разу не нарывался на холодный душ, я смеялась от того, какой же идеальной парой мы получились: я, старая больная женщина, и он, порядочный мужчина почетного возраста.

Последние приступы смеха задохнулись в сбитом дыхании, я переводила дух, все так же занимая трюмо, Бенедикт прислонился к стене. На миг в комнате повисла тишина, как перед грозой, абсолютная и стремящаяся к разрядке. Он поднимает на меня полный животного вожделения взгляд. Я улыбаюсь, тайм-аут закончен, встаю и делаю шаг назад, в спальню, не спуская с него глаз. Он наступает шаг за шагом, я отступаю, пока не упираюсь в стену.

– Что ты со мной делаешь? – шепчет он, склоняясь ко мне.