***

Стою, вглядываясь в лицо трупа.

Слезы текут... Неумолимо текут. Осознавая нечто жестокое, обречённое...

И вовсе не жалость сейчас к мертвому разрывала мое сознание. И не ужас неисправимости, неизгладимости ситуации в отношении этого молодого человека. Нет. Все это тихим эхом, фоном отошло на второй план, явя мне… нечто большее в виде прозрения.

И не Киселя было жаль. Нет...

Себя. Себя было, стало жаль. Все те нарисованные, разукрашенные в яркие краски мечты... словно по небу, враз всё превратилось в нелепую выдумку, мыльный пузырь - что лопнул в одночасье, когда жизнь покинула тело этого то ли ублюдка, то ли... уже бедолаги.

И будто слышу звук... словно разбитого стекла - так рассыпалась моя судьба, сплетенная воедино с Кузнецовым, прекрасная и воздушная, сладкая и небывалая... Оголяя истинную суть: пропащей девочке - пропащее существование.

Нет больше хрусталя. Нет, что так красиво обрамлял мечту. Остались лишь лохмотья подранной, растерзанной, уничтоженной грезы.

Замкнутый круг. Западня. И если в моей клетке и нарисовалась на время дверь, то все оказалось иллюзией. Шуткой. Стебом.

Ничего и никого истинного вокруг. Сплошное одиночество.

А теперь еще и кандалы - тяжелые, звенящие эхом бешеного проступка, преступления... кандалы и цепи вины, что так умело рок вручил нам с Артемом на двоих.

– С*ка, - вдруг послышалось где-то сбоку. Вмиг шаркнул кто-то по асфальту. Тотчас перевожу неясный, но жаждущий вобрать в себя происходящее, взгляд.

Киселев кинулся куда-то вперед. К магазину. Замер у стеклянной двери, гневно забарабанил в оную.

Выдох, стереть с лица позорные слезы и в момент бросаюсь за ним:

– Че творишь?
– в спину.

Погас свет внутри помещения.

Обмираю, предчувствуя ответ.

– Да эта с*ка нас запалила. Стопудово мусорам стукнула уже. Валить надо!
– мигом оборачивается ко мне. Попытка ухватить меня за руку, но увиливаю.
– Ты че?
– обомлел от изумления.

– Я сама те "мусора". Фирсову. Нужно звонить Максу. Он порешает... а иначе будет хуже. Тем более... та шмара сбежала. Неизвестно, что еще запоет, и... если запоет.

Окаменел огорошенный, глаза полезли на лоб:

– Но... если?

– Без если. Он мне должен. Да и свидетели есть. Я справлюсь, Кисель. Верь мне, пожалуйста...

Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных

Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных

***

– В смысле, закроете?
– не могла поверить собственным ушам. Попытка улизнуть от меня, но тут же догоняю ублюдка: - Макс, ты ох**л?

Враз замирает на месте, отчего едва не налетела на него. Вовремя остановилась.

Обернулся. Глаза в глаза. Кривится, скалится, давится яростью:

– Я о**ел?! Это ты ох**ла! Вы че, б***ь, натворили?! А, с*ка?
– кивает в сторону бригады скорой, что уже грузила в машину труп.
– Одно дело - тра**ться со всеми подряд, а другое - людей валить! Вы че, совсем е**нулись, нарики конченные?! Или че за х**ня?!

– Не закрывай его...
– испуганно, смиренно.

– Посидит - проспится, протрезвеет малёха! Может, чуток ума наскребет! Как показания будет давать - пригодится!

– Макс, - отчаянно пищу, пытаюсь ухватиться ему за руки, но вырывается, увиливает.

Пошагал прочь. Вновь бегу за ним: - Макс, он из-за меня в драку полез!

Обмер, вновь взор мне в лицо:

– И че, б***ь?! Думать надо! Даже когда машешь - ДУМАТЬ НАДО!

– А ты всегда думаешь?

Обомлел, осознав укор. Сжался на мгновение. Но секунды - и тотчас совладал с собой.

Смолчал, лишь метнул взор на своих:

– Грановского не подпускайте. Я сам разберусь.

И вновь очи перевел на меня; нервически сглотнул слюну; скривился, подбирая слова:

– Садись в машину, домой закинем. Утром - ко мне в кабинет, посмотрим, что можно будет сделать с этим вашим болотом. Никому ни слова - сама похе*ишь, сама потом расплачиваться будешь. Ясно?

– Ясно, - лихорадочно киваю, заливаясь благодарной улыбкой.

***

Надежда. С*ка, надежда. Или я - с*ка, что в нее поверила, сама себе нарисовала.

Как был Фирсов тварью... так ею и остался.

Меня выгородил сполна, а вот Киселева… взд*ючил по полной.

От превышения самообороны до тяжких телесных, повлекших по неосторожности смерть потерпевшего... и эта стрелочка по счетчику металась даже не от показаний (продавца... каких-то еще, откуда-то взявшихся, непонятных иных очевидцев), а решения самого Фирсова. И, что самое обидное, никаких соплей от той шмары, за которую мы (так глупо, как оказалось) тогда заступились... Как я и боялась, эта тварь трусливо залегла на дно, скрыв с собой очень важные детали - ведь иначе просто даже не докажешь, что это не мы сами полезли в драку... к бедолаге, к "тихому мирному мальчику, который и мухи не обидит" - согласно словам матери и соседки убитого. И фигурировал нынче по делу исключительно один Киселев, мои же даже показания были не в счет, как свидетеля (не говоря уже о том, что причастна) - бумажка, конечно, в папочке лежала... (я со слезами едва уговорила ее приложить туда). Однако... пойдет ли она вход, или же останется альтернативой газетки для местного туалета - неизвестно.