Совсем молоденькая девушка с короткой рваной стрижкой и в испачканном черном спортивном костюме неловко ступала по камням, устилавшим серый песок.

Где-то вдалеке пронзительно крикнула чайка, и девушка остановилась, высоко задирая голову к темному небу, которое застлали устрашающие тучи, изредка освещаемые вспышками молний. Она хотела увидеть птицу и солнце, но его не было так давно, что казалось блаженным сном. Чайка пролетела высоко-высоко, печально клекоча.

— Хибари-сан! — крикнула девушка, подбегая к высокому мужчине, ботинки которого лизали подступающая к ногам вода. Она взволнованно остановилась в полушаге от него, тоскливо наблюдая за тем, как он гасит пламя и присаживается на корточки.

Он стянул кольца с рук поверженных врагов и спрятал их в штопанный мешочек, прикрепленный к поясу. Он словно не услышал оклика, и девушка хотела было позвать его снова, но мужчина выпрямился и бросил в ее сторону недовольный взгляд.

— Что ты здесь делаешь? Возвращайся в убежище.

— Я думала, что вам нужна помощь, — сказала она и боязливо осмотрела груду тел, то поднимающихся над водой, то полностью скрывающихся под ней.

— Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи.

— Это вы так говорите. А на самом деле вам не помешает человек с пламенем солнца, — она прижала к груди руку с золотой коробочкой и покосилась в сторону. — Почему вы некоторых просто убили, а вот этих, — она кивнула на труп, у которого не было глаз, и руки были вырваны чуть ли не до самых локтей, — так жестоко?

— Потому что они иллюзионисты. А я их ненавижу. — Хибари передернул плечами, помрачнев еще сильнее, и стрельнул в ее сторону холодным, как гуляющий по коже ветер, взглядом. — Уходи, Като. Я не собираюсь с тобой нянчиться.

Девушка упрямо нахмурила брови.

— Моего отца убил этот ублюдок, — процедила она, стискивая челюсть. — Я хочу отплатить ему той же монетой.

— Ты слишком слабая. Возвращайся обратно. Ты для меня лишь обуза.

Девушка болезненно поморщилась и вдруг обняла его со спины, прижимаясь к его напряженному телу.

— Я беспокоюсь о вас. Вы всегда уходите и приходите так неожиданно, не даете о себе знать, заставляете волноваться… Пожалуйста, позвольте мне помочь вам. Я… я не смогла помочь своему отцу, но я хочу спасти вашего, Хибари-сан…

— Ты меня услышала, — холодно отозвался Катсу, убирая ее руки со своей груди. — Возвращайся в убежище. Сейчас же.

Она помолчала, печально глядя в его невозмутимо спокойное лицо, и отвернулась, вытирая ладонью глаза.

— Я поняла.

Катсу поджал губы, провожая ее взглядом, и одернул воротник, выходя на сушу. Ему не нужны были ненужные отношения, эти связи были цепями, что держали бы его в дали от своей истинной цели, сбили бы его с пути, ослабили. Отец говорил об этом, о том, что нужно держаться особняком, чтобы никто никогда не смог бы поставить его перед выбором между своими амбициями и чужой жизнью. Эта простая истина буквально выжжена в его сознании, вовремя пресекая все поползновения чужих людей подобраться к нему ближе. От Мукуро Катсу тоже кое-чему научился. Недоверию. Люди могут наплести что угодно, притвориться милыми и добрыми, любящими, а на деле они просто хотят использовать тебя.

Прошло уже четыре года с тех пор, как Мукуро заполучил Саваду и контроль над Тринисетте. Он без особого труда справился с мафией, перетянул на свою сторону множество людей, которые считали его несущим справедливость героем, корпящим на благо общества, но когда Альянс пал, под нож попали и прочие. Мукуро не щадил даже приближенных к нему, но обезумевшие от страха люди все равно ползли к его ногам, в надежде, что он пощадит их. Мукуро выдавливал из них все соки, заставляя сдавать своих же, совершать настоящие зверства, а потом отправлял в утиль, словно сломанную игрушку.

Все, что осталось у человечества — маленькие убежища, где количество человек не превышало двух сотен, разбросанные по всему миру. Им приходилось питаться крысами и сутками искать питьевую воду, а прятаться в чудом уцелевших бункерах и подвалах домов, скрываясь от очищающего пламени Мукуро. Он не переставал вещать о том, что их жертвы не напрасны, о том, каким прекрасным станет мир, когда все живое на нем переродиться заново, говорил много и красиво, и Катсу не мог не признать, что он убедителен, и находились безумные фанатики, верящие каждому его слову. Они приносили в жертву детей и юных девушек, сжигая их заживо или бросая в море, окрасившееся в темно-красный цвет. Когда Катсу встречал их на своем пути, то без всякой жалости убивал, а потом шел дальше. Иногда он виделся с Варией, в рядах которых заметно поредело, с Ямамото и Гокудерой, с Каваллоне, однажды встретил даже Козато Энму: они все еще возглавляли стремительно теряющее позиции сопротивление, и Катсу даже иногда помогал им. Он не ставил себе цели помочь людям; единственное, чего он хотел — освободить отца, а дальше пусть все хоть проваливается в ад.

Катсу отслеживал и смотрел на своем портативном видео приемнике кровавые ролики, которые в целях устрашения распространял Мукуро, и очень часто в них в роли карателя и палача выступал отец. Катсу иногда отрешенно и болезненно отмечал его стеклянный взгляд, механические, лишенные ловкости и гибкости движения, и думал, что безнадежно опоздал, но потом ловил в кадре его руки с незаживающими стертыми запястьями, улавливал быстрое подергивание радужки в глазах, когда цвет менялся с серого на красный и обратно, и понимал, что отец тоже борется. И что его сражение точно такое же тяжелое и отчаянное, как и у него.

Катсу шел на риск, появляясь в стратегически важных для Мукуро местах, устраивал там диверсии, порой с трудом оставаясь после таких выходок в живых, но он надеялся, что такой шумихой он даст отцу знать, что он жив, что он не оставил его, не забыл. Он хотел, чтобы отец тоже на него надеялся, чтобы не сдавался. Неважно, сколько времени это займет, он найдет способ его освободить.

Вдалеке прозвучал взрыв. В воздухе взметнулось красное и синее пламя — где-то шел ожесточенный бой, но для Катсу он не представлял особого интереса.