Мои размышления прерывают крики и суматоха в коридоре, телефонные звонки, беготня. Из кабинета недалеко от нас доносится громкий разговор:

– Первая отрицательная? А где я вам ее сейчас возьму? Нету у нас ничего! Нету! А я откуда знаю? Нет доноров!

Я иду туда поближе, из кабинета вылетает взволнованная молодая медсестра и случайно меня толкает. На каблуках и длинном халате я не очень шустрая и не отпрыгнула в сторону. Она придерживает меня рукой, а я спрашиваю:

– Там идет операция, есть новости? – Не думаю, что в это время делают кесарево еще кому-то. – Кому нужна кровь?

– Это ваша родственница? – С надеждой в голосе спрашивает медсестра. У нее нежные прозрачные крылышки из фаты, левое крыло усыпано маленькими сердечками. Красота какая. То ли вышла недавно замуж, то ли только собралась.

– Э… – насколько близкой родственницей становится бывшая жена бывшего любовника?

Пока я мекаю, она сама решает, что это утвердительный ответ.

– Срочно нужна кровь! А у нас такой нету, я звонила в другой роддом, но и там нету…Еще можно поискать по больницам, но это время! Пока найдут, пока привезут…

– У меня первая отвратительная. Тьфу, ты! Отрицательная. – Еще со времен первой практики меда я помню, что людям с такой группой крови, как у меня, можно переливать только первую отрицательную кровь. Я могу быть донором для человека с любой группой крови, только с отрицательным резусом. А вот мне – только такую же. Как вот и Кире, как я подслушала.

– Вы можете быть донором? – Медсестра в панике.

Она больше знает о последствиях того, что будет, если вовремя не достать кровь. А я не знаю. Я боюсь вида крови. От своей маленькой ранки я впадаю в истерику, а от вида чужих кровоточащих ран – могу и потерять сознание. Даже фильмы ужасов смотрю без таких сцен или крепко зажмуриваюсь.

– Могу. – Зачем я это говорю?

– Правда? – Медсестра чуть ли не подпрыгивает от радости и цепляется в мою руку мертвой хваткой. – Вы согласны? – Она чуть ли не трясет меня, добиваясь ответа. – Согласны? Кровь нужна срочно!

– Да.

До Нового года меньше пятнадцати минут. Чтобы отвлечься от пугающих меня медицинских процедур, я внимательно смотрю на часы на стене. Могла бы сейчас пить шампанское в ресторане. Вместо этого я становлюсь донором крови для Киры. Вот до чего может довести человека чувство вины и некоторая неразборчивость в мужчинах – вот не надо связываться с женатыми. Все готова отдать – даже свою кровь, лишь бы искупить вину. Я не такая добрая и жертвенная, как ты можешь подумать. Я делаю это не из благородных побуждений, а просто чтобы очистить свою совесть.

Пока вокруг меня копошится медперсонал, гремят инструментами, переговариваются, я мужественно отворачиваюсь. Вот возьмите мою руку, делайте с ней, что хотите, но смотреть на это я не буду. Я смотрю на свои крылья в отражении стеклянной дверцы шкафчика. Расправила большие зеленые, полюбовалась, как меняется узор из листьев и травы. Дотронулась своим крылом до крыла из фаты на спине у медсестры. Поболтала крылом туда-сюда, шлепнула ни в чем не виноватую медсестру, сделала ей подножку крылом. Она ничего не почувствовала. Конечно, обычные люди ничего этого не чувствуют и не видят.

Сложила зеленые крылья, расправила красные. Вот эти выглядят шикарно и подходят под мой наряд, жаль, что я не могла похвастать ими на вечеринке, пришлось носить неудобные крылья из проволоки.

– Серафима, вы готовы? – Спрашивает медсестра с крыльями из фаты, ее зовут Инга.

– Да. – Я все-равно не повернусь и смотреть не буду. Что сейчас с Кирой? А с ребенком? Никто ничего мне не говорит. Как говорил мой преподаватель физики, отсутствие новостей иногда тоже хорошая новость. По крайней мере, плохого тоже ничего не говорят.

Другая медсестра, строго вида женщина постарше с прямыми ровными крыльями из бумаги, что-то быстро пишет в журнале, задает мне кучу вопросов и отвлекает внимание от процедуры. У меня уже взяли кровь из пальца для анализов – я зажмурилась и попросила, чтобы минимум трое теток меня подержали, а то я психованная. Моя кровь подошла. Как удачно за нашим столиком закончилось шампанское. Вряд ли Кире нужна кровь с алкоголем.

Я сижу боком на стуле, правая рука, какую я отдаю на растерзание – на его спинке. У Инги, как говорится, легкая рука, я не почувствовала особенной боли. Она наложила мне жгут на плечо, попросила поработать кулачком – я про себя поржала, – а потом она наклонилась над моей рукой, и я зажмурилась. Почувствовала только, как упираюсь кулаком ей в грудь. Мне то ничего, а она если эту процедуру делает по нескольку раз за день, домой приходит вся перелапанная.

Я боялась, что эта процедура будет выглядеть иначе. Вот на операционном столе под белыми простынями лежит бледная Кира. Я лежу на соседней койке, с мужественным, решительным и одухотворенным выражением лица. Такая вся самоотверженная, героическая. Играет соответствующая музыка. Медсестра втыкает мне иглу в вену и через трубочку моя кровь течет прямо в вену Кире. Кира на глазах приобретает румянец, а я соответственно, бледнею. Вот Кира приоткрывает глаза, видит, что я ее спасла. Говорит мне: спасибо, уже все хорошо. А я отвечаю – ничего, бери еще, мне не жалко!