Ибо, во-первых, этот способ пригоден нам лишь по отношению к предметам, находящимся на земле; по отношению же к предметам, находящимся в воздухе или на небе, им можно пользоваться только очень редко, и притом даже довольно безрезультатно. Во-вторых, и на земле им можно пользоваться только для предметов, находящихся на расстоянии немногих лье. В-третьих, нужно быть уверенным, что между нами и предметом нет ни долин, ни гор, ни других подобных вещей, которые нам помешали бы пользоваться этим способом. Наконец, я думаю, нет лица, по опыту не убедившегося, что в высшей степени трудно судить с некоторою достоверностью о расстоянии предметов посредством зрительных впечатлений, получаемых от вещей, находящихся между ними и нами; и, быть может, мы остановились на этом даже слишком долго.

Вот и все наши способы определять расстояние предметов; мы указали в них важные недостатки, откуда мы и должны сделать тот вывод, что суждения, основывающиеся на этих столь мало надежных способах, сами должны быть весьма мало достоверны.

Теперь легко увидеть истинность положений, высказанных мною. Мы предположили (см. рис. 1), что предмет С находится довольно далеко от А, от которого в некоторых случаях он может двигаться к D или к В, но мы этого не узнаем, потому что у нас нет верного способа, чтобы определить расстояние его. Предмет С может даже отступать к D, а мы будем думать, что он приближается к В, потому что иногда изображение предмета на зрительном нерве увеличивается и усиливается; это происходит или оттого, что прозрачное вещество, находящееся между предметом и глазом, может произвести в данную минуту более сильное преломление; или оттого, что иногда в этом нерве происходят небольшие колебания; или, наконец, оттого, что раздражение (impression), которое вызвано в этом нерве не вполне правильным соединением лучей, распространяется и сообщается тем частям, которые не должны были бы его претерпевать; последнее может произойти в силу различных причин. Так что изображение, получаемое от одних и тех же предметов, будет в этих случаях

95

больше, и потому душа имеет повод думать, что предмет приближается. То же следует сказать и о других положениях.

Прежде чем закончить эту главу, следует заметить, что для поддержания своей жизни нам крайне важно тем лучше знать движение или покой (неподвижность) тел, чем они ближе к нам, и нам довольно бесполезно знать с точностью истину о вещах, когда они находятся в пространствах, от нас очень далеких. Это с очевидностью доказывает полную истинность и для данного случая положения, утверждаемого вообще обо всех чувствах, именно: что они дают нам знание о вещах лишь по отношению к поддержанию нашего тела, а не сообразно тому, что эти вещи суть сами по себе;

ибо по мере того как предметы приближаются к нам, мы лучше познаем их движение или покой; и мы не можем на основании чувств судить о них, когда они настолько далеко, что кажется, будто они совсем не имеют или почти не имеют отношения к нашим телам; так, например, когда предметы средней величины находятся на расстоянии пятисот или шестисот шагов от нас; а предметы меньшие — даже на более близком расстоянии; или же несколько дальше, если они большие.

ГЛАВА Х

О заблуждениях относительно чувственных качеств. — I. Различие между душою и телом. — II. Рассмотрение органов чувств. — III. С какою частью тела душа непосредственно соединена. — IV. О воздействии предметов на тела. — V. О том, что они вызывают в душе, и причины, почему душа не замечает движений фибр в теле. — VI. Четыре момента в каждом ощущении, которые смешивают друг с другом.

Мы видели в предыдущих главах, что суждения наши о протяженности, фигуре и движении, основанные на показаниях нашего зрения, не бывают никогда вполне истинны; однако должно согласиться, что они и не вполне ложны; они заключают, по крайней мере, ту истину, что вне нас существуют протяженность, фигуры и движения, каковы бы они ни были.

Правда, мы видим часто предметы, которых не существует и которые никогда не существовали; и, стало быть, из того, что мы видим предмет вне нас, еще не следует, что он существует вне нас. Нет необходимой связи между присутствием идеи в разуме человека и существованием вещи, которую представляет эта идея; то, что случается со спящими или бредящими, служит этому достаточным доказательством. Но можно, однако, утверждать, что, раз мы видим протяженность, фигуры и движения, они, обыкновенно, действительно существуют вне нас. Это вещи не только воображаемы, но и

96

реальны, и мы не обманываемся, думая, что бытие их реально и независимо от нашего разума, хотя очень трудно доказать это наглядно.'

Итак, неоспоримо, наши суждения относительно протяженности, фигур и движений тел заключают в себе некоторую истину; но нельзя сказать того же о суждениях наших относительно света, цвета, вкуса, запаха и всех остальных чувственных качеств; ибо они никогда не согласны с истиной, как это мы покажем в остальной части первой книги.

Мы не отделяем здесь света от цветов, потому что мы не видим между ними большого различия и потому что их нельзя рассматривать порознь. Даже разбирая эти два качества, мы будем вынуждены говорить о всех чувственных качествах вообще, потому что они объясняются на основании тех же начал. То, о чем мы скажем ниже, заслуживает особенного внимания, ибо эти вещи в высшей степени важны и по своей пользе весьма отличаются от предшествовавших.

I. Прежде всего я предполагаю, что мы вполне сумеем различить душу от тела по тем положительным атрибутам и свойствам, которые присущи этим двум субстанциям. Тело есть не что иное, как протяженность в длину, ширину и глубину, и все его свойства сводятся лишь к движению и покою и к бесчисленному множеству различных фигур; ибо ясно, во-первых, что идея протяженности есть субстанция, потому что можно мыслить о протяженности, не мысля ничего другого; во-вторых, эта идея может представлять только пространственные отношения, сменяющиеся или постоянные, т. е. движения и фигуры. Так как мы не впадаем в заблуждения, когда допускаем лишь то, что для нас безусловно очевидно, то и не должно приписывать телу других свойств, помимо тех, о которых я сказал. Душа, напротив, есть «я» мыслящее, чувствующее, желающее; это субстанция, в которой имеют место все модификации, познаваемые мною посредством внутреннего чувства и могущие существовать лишь в душе, испытывающей их. Следовательно, душе нельзя приписывать никакого иного свойства, кроме различных состояний мышления. Итак, я предполагаю, что нам хорошо известно различие между душою и телом; если же сказанного мною недостаточно, чтобы дать понятие о различии этих двух субстанций, то пусть читатель прочтет и продумает некоторые места из блаженного Августина, как-то: главу 10-ю 10-й книги о Троице, главы 4-ю и 14-ю книги «Множественность души» или «Размышления» г-на Декарта, главным образом то, что относится к различию между душою и телом, или, наконец, шестую беседу в сочинении г-на Де Кордемуа (de Cordemoy) «Различие души и тела».

II. Я предполагаю также, что читателю известна анатомия органов чувств, известно, что они состоят из маленьких волокон, которые

' См. Пояснения. — Беседы о метафизике. — Беседы 1, 2.

97

начинаются в мозгу; что эти волокна разветвляются во всех наших членах, обладающих чувствительностью, и, наконец, достигают, нигде не прерываясь, до внешних частей тела; что, когда мы здоровы и бодрствуем, мы не можем шевельнуть одним концом этих волокон без того, чтобы одновременно не шевельнуть другим, потому что они всегда несколько натянуты; подобно тому как это бывает с натянутой веревкой: если тронуть один конец ее, то другой также придет в колебание.