II. Величина, или скорость, движения заключает в себе две стороны: первая есть перемещение какого-нибудь тела с одного места на другое, например из Парижа в Сен-Жермен; вторая — время, которое нужно для этого перемещения. Следовательно, недостаточно еще точно знать, как велико расстояние между Парижем и Сен-Жермен, чтобы знать, скоро или медленно данный человек проходил его, но, кроме того, нужно знать, какое время употребил он на этот путь. Итак, я допускаю, что нам известна истинная длина пути, но я, безусловно, отрицаю, чтобы мы могли узнать точно посредством зрения или каким-нибудь другим способом то время, которое потребовалось для прохождения его, и действительную .продолжительность этого времени.

Это достаточно ясно из того, что в известное время один час кажется нам так же длинен, как четыре часа; и, обратно, в другое время четыре часа пролетают незаметно. Когда, например, нас охватывает радость, часы тогда длятся лишь мгновение, потому что мы не думаем о времени, которое проходит. Когда же нас угнетает скорбь или мы страдаем от какой-нибудь боли, дни тянутся гораздо дольше. Причина этого та, что тогда разуму надоедает продолжительность времени, ибо она ему тягостна. Так как он более останавливается на ней, то и сознает ее лучше, а потому для него время кажется продолжительнее, чем в минуту радости или какого-нибудь приятного занятия, которое как бы отвлекает разум от него самого и направляет его на предмет его радости или занятия. Ибо как картина кажется человеку тем большею, чем с большим вниманием он рассматривает малейшие подробности, изображенные на ней; или как голова мухи кажется весьма большою, когда мы при помощи микроскопа различаем все ее части, — так и разуму продолжитель-

86

ность времени кажется тем большею, чем внимательнее он сосредоточится на ней и чем глубже прочувствует ее.

Таким образом, я не сомневаюсь, что Бог мог бы установить такого рода отношение между нашим разумом и моментами времени, что в очень короткий промежуток времени мы имели бы множество ощущений и один час казался бы нам несколькими веками. Ибо нет простых неделимых мгновений во времени, как нет атомов в телах; и как* самая малая часть материи может делиться до бесконечности, так же точно можно во времени находить моменты все меньшие и меньшие, до бесконечности, как это легко можно доказать. Следовательно, если бы разум обратил внимание на эти малейшие моменты времени при посредстве ощущений, которые оставляли бы некоторые следы в мозгу и которые он мог бы припомнить, то, без сомнения, он счел бы время гораздо более продолжительным, чем оно ему кажется теперь.

Наконец, употребление часов достаточно убеждает нас в том, что мы не знаем точно продолжительности времени, и этого для меня довольно. Ведь не зная предварительно продолжительности времени, нельзя, как мы это показали, узнать и величину движения самого по себе, отсюда же следует, что если нельзя точно знать абсолютную продолжительность времени, то нельзя также знать точно и абсолютную величину движения.

Но так как можно знать некоторые отношения промежутков времени или времен одних к другим, то можно точно так же знать некоторые отношения движений одних к другим. Как можно знать, что солнечный год длиннее лунного, так же можно знать, что пушечное ядро обладает большим движением (ббльшею скоростью), чем черепаха. Стало быть, если наши глаза не дают нам представления об абсолютной величине движения, то это не мешает им помогать нам узнать приблизительно его относительную величину, т. е. отношение одного движения к другому; а это только и необходимо знать для поддержания нашего тела.

III. Есть много случаев, которые ясно показывают, что наше зрение нас обманывает относительно движения тел. Случается даже довольно часто, что предметы, которые нам кажутся двигающимися, совсем не движутся и, обратно, те, которые казались покоящимися, находятся в движении. Когда, например, мы сидим на палубе корабля, очень быстро и ровно подвигающегося вперед, то нам кажется, что земля и города удаляются, они кажутся движущимися, а корабль — неподвижным.

Точно так же, если бы человек перенесся на планету Марс, то он, основываясь на том, что видит, решил бы, что солнце, земля и другие планеты со всеми неподвижными звездами совершают свой кругооборот приблизительно в 24 или 25 часов, т. е. в такое время, какое нужно Марсу, чтобы повернуться около своей оси. Между тем земля, солнце и звезды не вращаются вокруг этой планеты;

стало быть, этот человек видел бы движущимися предметы, которые

87

покоятся, и считал бы себя неподвижным, тогда как он находился

бы в движении.

Я не останавливаюсь на объяснении, отчего происходит, что тот, кто находится на палубе корабля, легко исправит ошибку своего зрения, а тот, который находился бы на планете Марс, будет упорно держаться своего заблуждения. Причину этого слишком легко найти;

ее будет еще легче открыть, если представить себе, что произойдет с человеком, спящим на корабле, который внезапно проснулся бы и увидел при своем пробуждении только вершину мачты другого корабля, приближающуюся к нему. Ибо если предположить, что он не видел бы ни надутых парусов, ни работающих матросов и не чувствовал бы движения и сотрясений своего корабля и т. п., то он находился бы в полном недоумении — который из двух кораблей движется, — и ни его глаза, ни даже его рассудок не могли бы ему этого сказать.

ГЛАВА IX

Продолжение. — I. Общее доказательство обманов нашего зрения относительно движения. — II. Необходимо знать расстояние, на котором находятся предметы, чтобы судить о быстроте движения их. — III. Рассмотрение способов определения расстояния.

I. Вот общее доказательство всех заблуждений, в какие нас вводит зрение касательно движения. Пусть А будет глаз наблюдателя (рис. 1); С — предмет, который я представляю отстоящим довольно далеко от А. Я говорю, что хотя предмет остается неподвижным в точке С, может, однако, казаться, что он удалился к D или приблизился к В; хотя предмет удаляется к D, его можно считать неподвижным в точке С или даже приближающимся к В; и обратно, хотя он приближается к В, может казаться, что он неподвижен в точке С или

Рис. 1.

удаляется к D; хотя предмет подвинулся от С до Ј или Н, или до G или К, можно думать, однако, что он подвинулся только от С до F или /; и обратно, хотя он передвинулся от С лишь до F или /, можно подумать, что он подвинулся до Е или Н или же до G или К. Если предмет двигался бы по линии, все точки которой равно отстояли бы от наблюдателя, т. е. по окружности, центром которой будет наблюдатель, и притом в направлении от С к Р, то может казаться, что он двигается только от В к О; и обратно, хотя он движется от В к О, можно представлять его движущимся от С к Р.