Прокрутили.

— Хукер! — сказал Лофери. — Я его помню. Я еще посылал предупреждение насчет него. Я думал, что робот его вылечит. Значит, я так же виновен, как он.

Полицейский взглянул на Лофери очень холодно:

— Вы могли его остановить?

— Нет. Но я мог сформулировать предупреждение более резко.

— Ну да, если уж оно было. Итак, вам понятна логика, согласно которой Хукеру вынесли приговор?

— Боюсь, что нет. Он был приговорен к двум годам заключения — за убийство по неосторожности — плюс психотерапевтическое воздействие. Кстати, на Земле психотерапия — забытое искусство. Я не спрашиваю, почему ему дали только два года, я хочу знать, почему «убийство по неосторожности».

— В этом вся соль. Убийство не было преднамеренным, ведь так?

— Я бы сказал, было.

— Он был не в своем уме, а это смягчающее обстоятельство.

— Тогда почему его вообще наказали?

— Его наказали за то, что он позволил себе сойти с ума. Он знал, что он потенциальный параноик, и все, что от него требовалось, — пользоваться услугами медицинского робота. А он этого не делал. В результате погибли четыре человека. Убийство по неосторожности.

Лофери кивнул. Голова шла кругом.

— Здесь нет того, что произошло потом. Леффлер попытался убить Хукера.

— Вот как?

— Хукер улетел на корабле с водородной ловушкой. Леффлер полетел за ним. Они устроили дуэль на лазерных передатчиках. Давайте предположим, что Хукер победил в этом бою и убил Леффлера. Как это назвать?

— Самозащита.

— Вовсе нет. Преднамеренное убийство.

— Почему же?

— Леффлер сошел с ума. Это произошло как прямое следствие преступления Хукера, а не по собственной вине Леффлера. Хукер мог спасаться бегством, или позвать на помощь, или уговорить Леффлера обратиться за помощью к роботу. Он не должен был принимать вызов. Если бы он убил Леффлера, то получил бы пятьдесят лет за преднамеренное убийство.

— Наверное, лучше мне стать фермером. Что было потом?

— Я не знаю. Никто из них не вернулся на Плато.

120 000 (приблизительно).

Пятьдесят лет?

Как взмах комариного крыла.

Долгая погоня подходила к концу. Поначалу Хукер значительно опережал преследователя, потому что в водородную ловушку к Леффлеру попадало меньше водорода, чем к Хукеру, ведь корабль Хукера летел первым. В какой-то момент расстояние между кораблями составляло несколько световых лет. Но вот корабль Хукера достиг предельной скорости, и корабль Леффлера стал настигать его.

У корабля с термоядерным двигателем и водородной ловушкой должен быть предел скорости. Когда скорость выхлопа термоядерного двигателя сравнивается со скоростью поглощения ловушкой межзвездного водорода, скорость движения корабля перестает расти. Хукер достиг этого предела десятки тысяч лет назад. Его преследователь тоже.

Но корабль Леффлера использовал водород, который проскочил сквозь ловушку Хукера. Эти молекулы не так сильно бились о ловушку Леффлера, потому что их скорость была погашена столкновением с кораблем Хукера.

Леффлер догонял Хукера.

Еще несколько десятилетий — и погоня закончится.

Одно время Хукер надеялся, что Леффлер остановится и повернет назад. Он должен понять, что ему не догнать Хукера. Но год тянулся за годом, и каждый год полета означал, что к пути на Вундерленд прибавляется еще четыре года. Перед тем как лететь домой, нужно погасить скорость, а на это потребуется столько же времени, сколько и на ускорение. Два часа в день Хукер проводил у экрана телескопа, глядя, как мимо год за годом ползут звезды, и ожидая, что Леффлер повернет назад.

Годы растянулись в десятилетия, в столетия, а Хукер по-прежнему по два часа в день сидел у экрана кормового телескопа. Впереди уже не видно было звезд, только мутные пятна галактик, а звезды, оставшиеся позади, с виду напоминали створожившееся молоко. Когда столетия превратились в тысячелетия, Хукер перестал надеяться, что соперник отпустит его. И все же он проводил два часа в день по корабельному времени у экрана телескопа, глядя, как летит прочь от него Галактика. Он стал человеком привычки. В течение нескольких сотен лет его не посетила ни одна свежая мысль. Корабельные часы управляли всей его жизнью. По их сигналу он шел в кухню, ложился в саркофаг медицинского робота, отправлялся в гимнастический зал, спальню, ванную. Он был похож на одного из первых роботов, которые работали по циклическим программам и не могли отвечать на внешние раздражители.

Он напоминал скорее старого робота, чем старого человека. Издали ему можно было дать и двадцать лет. Робот-врач следил за его здоровьем, но были вещи, которых робот не в силах был изменить. Когда создавался робот, самому старому человеку на Земле было немногим меньше четырехсот лет. В «Москоу Моторе» не знали, что нужно человеку, когда его возраст измеряется десятками тысяч лет. Лицо Хукера осталось молодым, но это была только видимость: мускулы уже не были способны придать этому лицу какое бы то ни было выражение, а привычки задали вечную программу происходящим в мозгу химическим превращениям.