– Да.

– Как-то сложно было не заметить кромешный бардак и завалы мусора во всех домах, куда я смог войти. Уверен, что такая же ситуация и в остальных домах.

– Да, ты прав. Там все так же.

– И что это значит?

– А как по-твоему?

– Ты меня вытащил сюда задавать вопросы? Это ты живешь на этой улице, это у тебя дома такой же мусорник. Значит и объясни мне наконец, что тут черт возьми происходит?!
– Хейн перенял инициативу и начал задавать свои вопросы.
– Почему никто не заметил их смертей? Разве за неделю никто не обратил внимания, что Лоуренсы нигде не появлялись? Никто не удосужился зайти и проведать их? Отвечай мне!

– Хорошо. Я тебе все объясню. Не хочешь сначала поесть?
– с этими словами Уильям протянул к сыну кастрюлю с тушеной фасолью.
– Она уже готова.

– Отвечай на мой вопрос.
– не отводя от него взгляд, Хейн проигнорировал его предложение.

– Весь в отца.
– Уильям пожал плечами и наполнил свою тарелку приготовленным только что ужином.

– Ты хочешь знать, что тут произошло.
– он продолжал.
– Я тебе объясню, сын. Отсутствие порядка в доме говорит об отсутствии хозяина, ну или о его безразличии к тому, есть ли в его жизни порядок, как в нашей ситуации. Хаос таких масштабов, как ты видел и видишь сейчас, яркий признак того, что человек сдался. И сдался давным-давно.

– Сдался от чего?
– Хейн никак не мог уловить смысл услышанного.

– Ждать.

– Чего ждать? Чего ждали все эти люди?

– Своих детей.
– взгляд Уильяма был направлен сквозь пол, куда-то глубже, в пустоту.

Несколькими секундами спустя, он перевел взор на сына и продолжил - Ты знаешь, где сейчас Микки, сын Куперов?

– Без понятия. Когда я уехал отсюда, мы еще какое-то время поддерживали связь. Тогда он собирался в Квебек переезжать, ему предложили выгодный контракт. Но это было восемь лет назад. Сейчас я не знаю где он.

– А девочки Лоуренсов, Сабрина и Эмма? Где они сейчас?

– Отец, за них я вообще ничего не знаю. Они мне никогда не нравились.

– Теперь ты понимаешь, к чему я клоню? Микки, Сабрина и Эмма, все и ты в том числе, уехали за своим будущим, оставив своих стариков один на один с ожиданием встречи. Кое-кто из них еще несколько раз возвращался навестить родные места. Но лишь из-за глупого чувства долга. Каждый день эти старики ждали и ждали, пока не отдались в лапы отчаяния, и не сдались. Ты спрашиваешь, почему никто не заметил исчезновения своих соседей? Да потому что каждого в его доме держало собственное горе и не выпускало его. Все они повесились просто потому, что остались в конце своего пути совершенно одни, и не кому было их остановить, схватить за руку, сказать: "Стой! Я здесь, я вернулся! Ты не один!". Но нет же. Никого рядом не было. Они все шли за смертью на убой, выстроившись в длинную очередь. И каждый из них был слишком поглощен своим унынием, чтобы заметить других.

– Но ты же справился, пап?!
– впервые за много лет своего отсутствия Хейн начал жалеть о своем решении уехать.

– Ты считаешь, что я справился?
– Уильям, широко расставил руки, описывая повсеместную разруху. В его голосе слышалась горькая ирония.
– Я испытал такое одиночество, сын, что хотел закончить с этой жизнью. Но знаешь, что я подумал? Что мой уход никого не расстроит, в этой смерти я окажусь еще более одинок, чем в жизни.

– Я тебя забираю отсюда, собирайся поехали.
– Хейн решительно встал, чтобы выйти вместе с отцом.

– Сядь, сынок, я еще не закончил.
– отец взял сына за плечо и усадил обратно на стул.
– Знаю, ты винишь меня в том, что я разрушил твое детство. Может даже считаешь меня моральным уродом.
– на лице Хейна промелькнула тень стыда из-за отцовских догадок.
– Но правда в том, что моральными уродами и монстрами становятся, а не рождаются. Ты судишь меня за то, что я покалечил тебе жизнь. Тогда суди и моего отца за то, что он покалечил мою жизнь. Потому что насилием воспитаешь только насилие. Но в итоге ты лишь станешь судьей всего мира. Действительно этого хочешь? Моя вина в том, что я не научил тебя любить, и ты вырос с этой неспособностью. Но тебе, сын, предстоит разорвать эту цепь порока. Ведь ты тоже скован ею.

– Но как?!

– Легко любить добрую и красивую девушку, какой является твоя Лара. Но хватит ли тебе духу и силы простить и полюбить пьяницу отца, который разрушил твою жизнь?

– Я буду ...

Неожиданно комната погрузилась в темноту, прервав важный разговор.

– Видимо лампа перегорела.
– раздался из темноты голос отца.
– попробуй найти в гостиной остаток свечи возле дивана, куда я тебя принес.

– Да, сейчас принесу.

Хейн осторожно пробрался в комнату, в которой очнулся. Сквозь заколоченные окна пробивались лучи лунного света, тускло освещая гостиную. Быстро найдя нужные вещи, он вернулся на кухню и зажег свечу. Комнату заполнило теплое мерцание огонька.

– Вот, все готово. Пап, я хотел сказать, что...

Напротив, за столом, на том месте, где мгновение назад находился Уильям, сидела женщина с остроконечными чертами лица. По ее плечам спускались длинные белые волосы. Из-за слабого огонька свечи невозможно было разглядеть ее одеяния, но, как показалось Хейну, это было что-то темное. От неожиданности он шарахнулся назад, упершись спиной о стену.

– К чему не могу привыкнуть, так это к вашей стряпне и способности улыбаться.
– голос незнакомой женщины звучал тактично и властно, но был лишен всякой эмоции.
– Но и то и другое вы умудрились лишить всякого смысла и достоинства.