Когда Йоган закончил обрабатывать раны, перевязал их и дал выпить Андрею еще каких-то порошков, то, оставив раненного лежать на лавке, выглянул за дверь.

– Гер стрелец, я кончил, надобно идти до гер стрелецкий голова, - сообщил он караульному. Тот кивнул крикнул своего товарища, который и проводил немца к Леонтию Абросимову.

Они прошли узкими проходами, плохо освещенными утренним светом к стрелецкому голове, который дремал, сидячи на большом деревянном стуле. Когда к нему вошел лекарь в сопровождении стрельца, Леонтий смахнул с себя дремоту.

– Ну, что с ляхом?

– Худо, гер голова. Много крови потерял!

– Ну, жить будет?

– Гер голова, я есть всего лишь лекарь. На то господа воля!

– А когда можно учинить с ним допрос?

– Найн!
– неожиданно для Леонтия вскричал немец.
– Не можно! Он умереть от ран! Слаб он! Пытка и допрос погубить его!

– Но господину обыщику надобно произвести с ним допрос немедля!

– Ежели хотеть его убивать, то зачем лечить!?

– Он вор и враг государя Московского! Надобно прознать про его товарищей, а казнь его не в нашей воле, то государь будет решать! Ты должон сделать так, чтоб его скоро можно было допросить!

– Гуд... Я дал ему лекарств, завтра ему будет легче... однако...

– Милый человек! Это уж не твоя забота! Воеводе видней! Ты исполнил его поручение и ступай, отсыпайся! Мои стрельцы тебя проводят.

– О! Благодарю! Я сам могу идти. Мне не нужно стрельцов.

– И все-таки так надежнее. В городе смутные времена, не равен час обидят. А со стрельцами поди не посмеют.

Леонтий отправил трех стрельцов сопроводить до дому лекаря, а сам направился в допросную избу. Ему нужно было передать особому обыщику, что с ляхом покамест все благополучно, но сегодня допрашивать того не следует, лучше отложить на завтра. Стрелецкий голова устал за ночь. Ему страшно хотелось спать и есть. Но всяческие физические страдания были ему знакомы, он был привычен к ним, обладал прямо нечеловеческим терпением и умел с ними справляться.

Выйдя на воздух, Леонтий вдохнул свежий холодный воздух, потянулся и, посмотрев на серое небо, мысленно поблагодарил бога за то, что он жив и здоров, что господь дарует ему еще один день на этой грешной земле. Обычно стрелецкий голова утром, как и все ходил в храм, но нынче времена наступили суровые и времени на молитвы не хватало. Заприметив во дворе приказа своего голову, стрельцы почтительно встали таким образом приветствуя начальника. А пятидесятник Серафим Коренной подбежал к Абросимову и услужливо заглянул в глаза.

– Серафим, - сказал Леонтий, - возьми стрельцов сколько считаешь нужным и идем в допросную избу.

– Прямо зараз?
– уточнил пятидесятник.

– Да, - коротко отрезал Леонтий, в другое время он бы пошутил над глупым вопросом подчиненного, но нынче шутить не хотелось совсем.

Серафим Коренной взял с собой десятерых стрельцов, и они сопроводили стрелецкого голову до допросной избы. Пока они шли Леонтий приказал сменить десятку Захара на один день.

– Пущай отдохнут. Все одно и обыщик поди не из железа, тоже соснуть пожелает.

– Понял!

– А утром след дня чтоб опять прибыли к допросной!

Во дворе они застали уставших и замерзших стрельцов из десятки Захара Котова. Они сидели и палили костер. При виде начальства все встали и приветствовали Леонтия. Тот подозвал Ваньку Черноброва и спросил где десятник.

– Так он у обыщика, токмо позвал его для приказа.

– Устали?
– громко спросил всех голова.

– Есть маленько!
– отозвались стрельцы.

– Братцы! Идите все по домам, отдыхать! Завтра поутру всем собраться тут же! Вас поменяет десятка Зотова, - приказал Леонтий и пошел в дом, оставляя во дворе стрельцов и пятидесятника.

В допросной избе он увидел сидящего за столом Тимофея, который что-то почти шепотом говорил Захару Котову. Губного старосты и подьячих в доме не было. При виде вошедшего Абросимова, обыщик кивнул головой Захару и бросил:

– Все, иди!

– Захар! Я распорядился сменить твою десятку на день. Ступайте отдыхать Завтра вновь явитесь сюды!
– сказал Леонтий, проходящему мимо десятнику.

– Понял...

Захар поклонился сначала обыщику, потом стрелецкому голове и после этого, нахлобучив шапку, вышел из избы. Леонтий сделал вид, что не обратил внимание на нарушение субординации, так как и сам в глубине души считал, что обыщик-то поважней будет. Когда за Котовым закрылась дверь, Леонтий прошел к столу и сел напротив Тимофея.

– Ну, Леонтий Еремеевич, что слыхать на белом свете?
– устало спросил стрелецкого голову Тимофей и стал тереть руками красные от недосыпу глаза.

– Так вот пришел тебе сказывать.

– Так скажи, батюшка, не томи!

– Значится так. Изловили главного татя, что командовал поджогом складов, остальных, уж извини, не удалось пленить, оказали супротивление!

– Вот это славно!

– Не спеши радоваться, Тимофей Андреевич. Ранен он нещадно. Живого места нет на теле. Лекарь сейчас у него был. Зельев и снадобьев надавал, да раны перевязал. Но строго наказал нонче не допрашивать, мол слаб и не выдержит допроса с пристрастием.