О, Нора с удовольствием бы посмотрела на тех, кто не свихнулся. Особенно на тех, кто и правда считал, что ее слова – это просто отмазки и на самом деле Нэр никого не может вывести из себя.

Может. Даже не надейтесь.

Тогда заканчивался ее третий выходной, и Нора, в общем-то, собиралась выбраться из своей квартиры, чтобы прогуляться. И как только она уже почти закрыла за собой дверь, на лестничной клетке материализовался Нэр. С очень тяжелым взглядом и державший перед собой – Нора не могла поверить – пять огромных. Красивых. Ирисов.

Ирисов. Ее сердце радостно забилось против воли, а на губы уже ползла самая широченная улыбка, но усилием воли Нора подавила ее. В памяти тут же взвились все его обидные замечания, и поджать губы, скептически оглядывая Нэра, оказалось проще простого.

– Это нахрен, Шеппард, что?

Как по команде глаза у Нэра налились кровью, и от его ора, наверное, чуть ли не содрогнулся весь этаж.

– А ты, нахрен, как думаешь?!!

– Мне интересно: нахер ты это припер, а? – уперлась руками в бок Нора. И пристально посмотрела на Нэра. Выглядел он по крайней мере нелепо с этими вот цветами, которые держал перед собой. И он это прекрасно понимал, более того, Нора подозревала, что такое решение далось ему непросто. И вообще-то ей очень хотелось обнять его, просто кинуться, обнять и сказать спасибо за то, что это, мать вашу, ирисы! Но она продолжала смотреть на Нэра как на последнее говно, и это сработало: с каким-то рыком он резко подскочил к ней и всучил в руки этот несчастный букет, с побагровевшим лицом и таким видом, будто хотел ее убить. Норе, впрочем, тоже хотелось его убить (и обнять, но какая к черту разница?).

– Вы, женщины... – начал он, явно собираясь рассказать ей о том, что женщины абсолютно не ценят “подвигов”, которые несчастные мужчины совершают ради них, но ответом ему послужила резко захлопнувшаяся дверь. И огромный ядовито-зеленый фак, возникший перед его носом, очень явно дававший понять настроение Цюрик.

Она не стала посылать его открыто – но заклинание с приветом отправила. Телепортировался Нэр так ощутимо, что вот эта тяжелая тишина за дверью, казалось Норе, стояла там еще минут двадцать. Он умел оставлять после себя ощутимый эмоциональный след. Ну и пусть проваливает, сексистский урод.

А вот ирисы классные. Те же двадцать минут, пока ощущение эмоционального состояния Нэра не рассеялась, Нора стояла, улыбалась и прижимала к груди этот прекрасный букет.

Огромные, фиолетовые, душистые ирисы, еще немного влажные снизу. Дракон, где он их только откопал. И именно ирисы... Ее самые любимые цветы во всей волшебной вселенной.

Но тут стало чертовски обидно. Потому что Саймон никогда не дарил ей ирисов. Хотя прекрасно знал, что именно они ей нравятся больше всего. Нет, этот ублюдок тащил ей все что угодно: розы, тюльпаны, лилии, но никогда – ирисы. Конечно, Нора была рада цветам от него, но знаете... Порой у нее оставалось ощущение, что он дарил их потому, что просто надо было подарить. Откупиться перед самим собой. А не потому, что действительно хотел ее порадовать.

А тут какой-то левый мудак, который женщин и за людей-то не считает, мудак, с которым они периодически трахаются, вдруг взял и ни с того ни с сего притащил ей ирисы. Даже этот мудак притащил ей ирисы. А самый дорогой человек – нет.

Саймон... При мысли о нем сердце предательски сжалось. Да, все еще болело, как ни крути. Но уже меньше. Что-то сломалось в Норе тогда, когда он фактически заставил ее опуститься на колени и свернуться калачиком. Что-то сломалось, когда он наносил ей удары – не физические, а моральные. Что-то сломалось, когда Нора увидела его, лежащим на земле, с разбитым носом и воющим от боли, обхватившего руками коленку. После ударов Нэра. Тогда впервые за все эти годы он показался ей... Жалким.

У нее ни на миг не возникло желания подбежать к нему, заорать на Нэра и... Успокоить Саймона. Не возникло. Она как будто впервые видела его такого: трусливого, жалкого... И впервые что-то умирало.

Да, сейчас иногда в сердце еще гулко прокатывалась боль, но внутри у Норы произошел раскол. Она насадила Саймона на конец иглы, возвела его в абсолют, а себя поставила перед ним на колени, осознавая, ненавидя себя за это, но все же продолжая стоять перед ним на коленях и заглядывать в рот.

Но, оказывается, всему есть предел. Есть слова, которые не прощаются, и в тот вечер Саймон сказал много таких слов.

Есть такие моменты, когда раненый человек вдруг поднимается с колен и идет дальше. У него не появились новые силы, нет. Просто любой горечи рано или поздно наступает конец. Человек не может долго бичевать сам себя, ему требуется передышка.

Иногда ты становишься зависим настолько сильно, что однажды просто осознаешь, что перегорел. Наверное, что-то почти такое и случилось у Норы Цюрик. Она устала. А еще увидела его жалким. А жалких мужчин она как-то не особо любила.

А еще не могла найти правильного объяснения поступку Нэра. Он не должен был этого делать. По всей логике не должен был. Услышав все доводы и выводы Саймона, Шеппард должен был присоединиться к нему и повещать и так разбитой Норе о том, какие же все женщины – твари.

Но он не сделал этого. А почему-то взял и с непроницаемой клокочущей яростью ударил Саймона в челюсть. Затем еще и еще. После этого Саймон валялся на земле. А Нэр продолжал его избивать. И как только закончил, у Саймона едва хватило сил, чтобы унести ноги. Впрочем, Нэр тоже долго не задержался. И тоже сбежал.