Так он уберег себя от ножа по рукоять вогнанного в спину, но по возвращении домой получил плевок в лицо. Племенные, прознав о ратных делах королевских войск, подняли ставку своей преданности. Потребовали золото или несколько сотен девиц. Наемники знали, когда просить, а Табир знал, почему просят. Казна пуста, а вдов и незамужних хоть отбавляй. Но женщины в руках жестоких испокон веков гибли как мухи, а те, что выживали, уже не могли родить. Холод и бесправие уничтожали их добрую суть.

Чтобы избежать восстаний в поселках и предательства в горах, правитель Дакартии решил издать указ о том, что всех женщин, пожелавших уйти за бесеками, он облагодетельствует золотыми монетами и шкурами. А чтобы согласные уйти имели хоть какой-то выбор, с наемниками он подписал договор, что воин имеет право лишь на ту девицу, которая на застолье сядет слева от него.

Жаль временные рамки этого договора проклятый король не обговорил.

В ту пору победу Табира праздновали долго. И в горы многие ушли, кто с детворой, кто с матерями, не по одной и не в зимнюю пору, а потому хоть и бесправные, но все же, в племени порядок тихо навели. Загодя до холодов племенные отстроили теплые домики, еще через год прорубили новые спуски к воде, а потом и скалы вокруг селений укрепили. К четвертой зиме, скрипя зубами, обзавелись пушными козами. Якобы с перевалов уже не те деньги возьмешь, а вот с зеленых горных склонов еще возможно. Поначалу их стада были малочисленны и худосочны, а вот потом на рынках низины поселков процветать неожиданно появилась новая пряжа и сыр. Наемники с этой торговли потихоньку стали преуспевать. Живите себе спокойно. Но нет… Двенадцать лет прошло, а племенные, видя свое процветание и рост, все не остановятся. Где бы их на застолье не приняли отовсюду «невест» забирают. И не важно: знала, не знала, села сама или силой привели и посадили, все одно - согласилась. Принимают бесеков теперь не многие, а если кого к столу и зовут, то исключительно в мужской компании, чтобы уберечь сестер и дочерей от распоясавшихся «женихов».

Узнав в чьем доме я поселилась, Дерек в письме доходчиво объяснил, что от гостей Сурового держаться нужно подальше. Датог же объяснил, что наемников с горных вершин он принимать у себя вынужден - по просьбе свободных горожанок. А потому Мирта подсказала, как из дома выйти через потайные двери, Орбас показал, как уйти со двора, а Элия шепнула, что покидать хозяйский дом надо в брюках. Это чтобы бесеки края юбки не заметили и даже шуршания ее не услышали.

И все бы хорошо, вот только явились горные не днем, а среди ночи.

Я только-только закончила перевязку Торома и добрела до своей кровати и свалилась на нее, не снимая платья, как вдруг во дворе забили в колокол, а затем ритмично застучали по металлической ковке ворот. Красивая мелодия, подумала я, не придавая значения хору мужских голосов и грохоту их кулаков. Через минуту восходящий шум со смешками и отрывистым говором плавно переместился в дом. Почти сразу же моя дверь распахнулась, и обеспокоенная дочь Датога ощутимо потрясла меня за плечо:

– Ариша! Вставай, бесеки явились.

Я не оторвала головы от подушки, а потому спросила глухо:

– Кто явился?

– Племенные!

– Степняки?
– предположила со вздохом, переворачиваясь на бок.

– Горные!
– прошипела Патайя.

За руку выдернула меня из кровати и вывела в коридор к другим женщинам дома.

Истинная Суро. И у нее пусть глаза синие, а не светло-голубые, как у отца, и волос не такой медный, как у братьев, но силы в девице немерено. Такая и лошадь на плечах перенесет и любому мужику в городе кулаком рот закроет. Но видимо горных наемников она боится до одури. А как еще пояснить, что стоит она передо мной не в платье, как Мирта и даже не в штанах и рубахе, как Элия, а в тонкой сорочке с рюшами на голое тело.

– Чего смотришь?
– спросила она.

– Тебе бы одеться, холодно на улице.

– Поздно, - она взяла меня за руку и потянула за собой.

Мы быстро преодолели коридор, освещенный лунным светом, и на ощупь спустились по лестнице к потайному ходу. Кухарка завозилась с ключами, тихо ругаясь.

– Не открывается!
– запаниковала Элия.
– Заржавел.

– Не должен был, недавно смазывали, - прошептала Патайя и прошла вперед.
– Дай мне.

– Держите, госпожа.

Замок ей тоже не поддался, но гроза Беритских парней поражения за собой не признала и в два удара с шипением сорвала и замок, и петли. Уж лучше бы мы лежали в своих комнатах по койкам или же мерзли на темной лестнице, потому что на ее грохот и отборную ругань во внутренний двор явились не жильцы, а и гости. И все потому, что бесеки чувствуют себя в гостях лучше, чем дома. Жители гор обступили нас со всех сторон. Их было пятеро, высокие, худые и сильные, как вековые сосны, произрастающие на склонах гор. В куртках с острыми воротниками и приталенных штанах даже самые плотные из них смотрелись стройными.

– Ой!
– голос перепуганной Суро, попытавшейся прикрыться мной, потонул в довольном мужском хохоте.

Наемники долго рассусоливать не стали, зажгли факелы и осветили нас.

– И кто это сбежать пытался?
– поинтересовался ближе всех стоящий к нам.

– Это наши, - прогремел голос Сурового.

– Что ж… - наемник в куртке с множеством железных застежек, не сводя взгляда с дочери градоправителя, ядовито улыбнулся, - забирайте по одной.

Всем известно, что племенные признают права других мужчин только лишь на жен, а потому не удивительно, что со стороны домочадцев послышала сущие небылицы:

– Невеста, - Борб, накинул на дрожащую Патайю свой плащ, и спрятал ее за спину. Наемникам, попытавшимся сказать что-либо против, мужчина ответил грубо.
– Беременна. За золото не отдам.

– Жена, - старший сын Суро стал рядом с Элией, и молодая женщина благодарно улыбнулась.

– Супруга, - хозяин дома притянул к себе крупную Мирту и уверенно обнял.

А я стою, как неприкаянная и забрать меня некому, потому что возничий все ещ болеет и на своих двоих не стоит.

– Ариша осталась.