– Обо всем. О вечере, о людях. О тебе вот пишу, – улыбаюсь я.

– В самом деле? – радуется Чи. – Дашь почитать?

– Когда-нибудь я обязательно переведу и покажу тебе.

– Это замечательно. Я тоже люблю писать.

– Правда? О чем же?

– Ну, это длинный роман о путешествии одной скрипки. Смысл там скорее в образах. Это история о времени, поиске и духовных перерождениях. Я часто задумываюсь об этом после медитации.

– Ты медитируешь?

– Да, – отвечает Чи, – я же буддист.

– А что ты носишь? – показываю на его красные нити вокруг запястий и лодыжек.

– Вот эти мне повязали в храме. А эти, – он показывает на левую руку, – мы носим всю зиму, а весной вешаем на ветку первого цветущего дерева.

Так мы проболтали полночи, а потом Чи ушел, оставив мне еще одно послание – он нарисовал на запястье китайский иероглиф и поцеловал его перед уходом. Послание было третьим по счету. Одно оставил Бонжара, который написал что-то на хинди в моей тетради. Другое было от Люка перед тем как уехать, он передал записку на итальянском. Все это я бережно храню до времени возвращения, когда переведу и прочитаю эти послания из прошлого. Эти вещественные доказательства того, что иное мировосприятие существует – и люди, которые не боятся в одночасье изменить свою жизнь и пуститься на поиски счастья.

Молитвы из Пашупатинатха слышны издалека. Мы проходим небольшой индуистский рынок с религиозной атрибутикой: рыжими венками, свечами и благовониями, сладостями и праздничной мишурой. Отсюда и начинается непрерывный поток паломников, который течет в глубины старинной святыни, нередко – в последний путь. Ведь именно здесь, в главном храме бога Шивы, совершаются знаменитые индуистские кремации на берегу реки Багмати. Мы протискиваемся сквозь набожную толпу, чтобы получить билет тысяча непальских рупий за демонстрацию бренности тела. Тут же, у касс, нам предлагают духовный экскурс.

– Иностранцев внутрь храма не пускают, – сразу заявляет наш гид Кумар Рана. – Даже обращенным индуистам нельзя. Можно только тем, кто индуист от рождения. Ведь это место – одно из самых святых и почитаемых храмов во всем мире. Как Мекка для мусульман. Сюда стекаются пилигримы со всего света: Индии, Индонезии, Малайзии, Шри-Ланки…

– Надо снимать обувь? – спрашиваю я, рассматривая босые ноги индуистов.

– Нет, – отвечает Кумар. – Внутрь мы не пойдем, будем рассматривать храм только снаружи. Вот в сам Пашупатинатх в обуви нельзя. Камеры и мобильные телефоны тоже оставляют на входе. Но вы здесь гости, так что к вам другие требования. – Мы проходим контроль, и Кумар продолжает: – Вы ведь знаете китайский инь – ян? Шестьдесят девять, черное и белое? Вот и Пашупатинатх – то же самое. Здесь две главные стороны. Мы с вами сейчас на светлой стороне, полной жизни и любви. Здесь люди радуются и возносят свои молитвы и благодарности. Но есть и другая сторона, на берегу Багмати, прямо за этими стенами. Там вы увидите только смерть и боль утраты. Это темная сторона Пашупатинатха, но неизбежная часть нашей жизни. Все мы должны умереть, чтобы возродиться заново.

– А кто эти люди? – кивает Ася на поющую группу женщин и мужчин.

– Они пришли из Индии. Совершают церемонию очищения энергетики. На санскрите эта церемония называется джонаи, на непальском братубандэ. Прежде чем зайти в Пашупатинатх, каждый индуист должен пригласить брахмана священника – и совершить процедуру очищения. Только после этого он готов зайти в храм.

Мы поднимаемся по лестнице и становимся по левую сторону от Пашупатинатха за решеткой ограды.

– Это место самое близкое к храму, здесь обычно молятся и медитируют обращенные индуисты, – поясняет Кумар. – И отсюда мы с вами можем увидеть два главных входа. Всего их четыре, почти одинаковых, но с небольшими различиями. Вот у этого входа, – он показывает на статуи двух золотых быков, – стоят нанды. На них передвигается Шива, они у него вместо лошади. А вот у этого входа – лев, очень мощное создание. Оно принадлежит богине Кали…

Я разглядываю золоченую крышу храма, всматриваюсь в серьезные лица молящихся.

– Люди обычно приносят деньги, фрукты, цветы, краски и совершают кора. Знаете, что такое кора? – поворачивается к нам Кумар. – Это обход святыни по часовой стрелке.

– Как у буддистов? – спрашивает Ася.

Кумар кивает:

– И буддисты это делают, и мусульмане тоже. Все мы, верующие, имеем одни и те же правила. Ведь бог – это бог, земля – это земля, человек это человек, а солнце – это солнце. В Непале или в России небо для всех одинаковое. А разные правила – это то, что создают политические лидеры. Но Непал – одно из самых толерантных государств на свете. Все мы здесь живем вместе, не зря же Непал – это Never Ending Peace And Love. [21]

Мы огибаем Пашупатинатх, Кумар указывает на процессию – девочка в красном платье и бритоголовые мальчики лет десяти.

– У этой девочки сегодня начались первые месячные, – говорит он, – в Непале это большое событие. Девочку наряжают в свадебное платье, украшают и ведут на благословление в Пашупати. А мальчики получают сегодня священную мантру, которая поможет им вспомнить прошлые жизни. А это, – Кумар показывает на небольшую пагоду в глубине двора, – храм Кали, самой безжалостной и кровожадной богини индуистской мифологии. Каждое полнолуние здесь происходят жертвоприношения. Когда-то, пару сотен лет назад, в жертвы приносили людей, выбирая их из тантрических монахов и астрологов. Сейчас мы используем животных: козлов, петухов, баранов и селезней.