Как-то однажды Ася рассказывала мне, что к абсолютно любым запахам, даже самым резким, человек привыкает всего за пятнадцать минут. Наш глаз, мне кажется, устроен похоже, иначе как объяснить равнодушие, с каким уже через полчаса ты смотришь на весь этот мусор, стоячую воду на улицах, свиней и коров, бродящих повсюду и лениво жующих отходы. И, увы, всего через полчаса перестаешь вдруг удивляться противоположной, волшебной стороне этой жизни, какая ослепляет тебя вопреки брезгливости, стоит лишь только шагнуть подальше.

Джанакпур – один из самых ярких городов, какие я только видела. Здесь ходят исключительно в сари, и даже мужчины носят юбки – национальные набедренные лунги синего цвета, и тюрбаны, художественные складки которых повторяют мятые мудрые лбы. Жители неспешно разгуливают с корзинами на головах или греются и общаются на ступенях своих домов, чьи разноцветные стены украшают прославленные митхильские росписи. Вся жизнь в Джанакпуре словно проходит снаружи – едят тут, например, не иначе как на улице, здесь же читают газеты, играют в шахматы и стирают.

Помимо бытовой пестроты нам удается застать и праздничные краски. Ведь мы приезжаем в разгар фестиваля света Тихар – здесь он называется Дивали, на индийский манер. Город в эти дни превращается в большой восточный базар. Фруктовые ряды, цветочные, лотки с фейерверками, свечами и разноцветной пудрой – абстракции Поллака, если расслабить глаза. Каждый четвертый магазин здесь продает ткани и сари, украшенные золотыми вышивками и россыпью цветного стекла. Каждый второй – тяжелые бусы из бисера, браслеты на ноги и руки, восточные тапки и косметику. Шанс побыть настоящей принцессой есть у каждой девушки, а мы лишь в сказках об этом читали.

Другая особенность Джанакпура, пугающая и привлекательная одновременно, – здесь нет белого человека. Как нет и условий, каких он ожидает, – ни Тамеля, ни Лейксайда, [24] ни англоговорящих, ни сувенирных лавок и европейской еды. К иностранцам в Джанакпуре не привыкли, как не привыкли и лукавить, искать выгоды с подобострастной улыбкой и идти на уступки. Здесь живут своими соображениями, и если же ты хочешь задержаться, приходится подстраиваться под эту сумасшедшую жизнь без всякого снисхождения. Но есть, конечно, и преимущество – без внимания приезжий здесь точно не останется.

Мы гуляем по Мандиру Джанаки, величественному, белоснежному храму, к нам подходит монах. Я прошу его разрешения на фото, мы начинаем разговаривать, а потом он зовет меня и Асю к себе, в монашеские покои – ашрам вишнуитов – на территории храма.

Светлая, продуваемая со всех сторон комната, выкрашенные в голубой и белый цвета стены. Вентилятор под потолком, развевающиеся саронги на бельевой веревке. Гопал – так зовут монаха усаживает нас на софу и приносит угощение: маринованные бананы, тушеный нут и лепешки роти – все это на пальмовых листах вместо тарелок. А спустя пару минут мальчик-послушник ставит перед нами воду и чай масала: в Непале, прежде чем приступать к чаепитию, обычно пьют воду мне ритуал непонятный. Гопал приносит стулья и приглашает остальных монахов – старика с отсутствующим взглядом и тростью, выкрашенной в голубой. Второй гость – высокий и тонкий мужчина, который кажется нам очень проницательным. У него черная борода и дреды, убранные на затылке, белые одеяния, оранжевая накидка и массивный деревянный амулет с когтем на шее. На каждом пальце у него по кольцу, а лицо измазано желтой пудрой – вся верхняя часть, кроме пустого треугольника на лбу, [25] который венчает тика. И последний монах здесь самый главный – все называют его брахмачарий, учитель. Он важен и толст, и добродушный неугомонный Гопал смотрится на его фоне просто ребенком. Все с интересом рассматривают нас (кроме, пожалуй, старика – он разглядывает окно, да и то без интереса), а потом достают свои телефоны и делают с нами селфи. Ну а следом, без всякого смущения, переходят на разговоры о Боге.

– Так вы христиане? – обращается к нам брахмачарий.

– Да, мы выросли в этой культуре, – отвечаю я, – но больше все-таки в поиске.

– Поиск – это хорошо, – кивает монах с дредлоками, сидящий напротив меня. – А что вам нравится?

– Мне близки идеи буддизма. Как, кстати, вишнуиты относятся к Будде?

– Очень хорошо. Буддизм ведь можно считать ответвлением индуизма. Вы знаете, что Будда вырос в индуистской семье? Ну и потом, ведь не так уж это и важно, в кого человек верит. Стоит скорее оценивать, как он это делает, как живет и чувствует.

– А как вы себя чувствуете? – спрашивает Ася.

– Я счастлив, – улыбается Гопал своей наивной, почти детской улыбкой. – Живу и наслаждаюсь каждой минутой, учусь, пытаюсь себя понять, зачем я здесь и в чем предназначение человека.

– А долго вы монашествуете?

– Уже пятнадцать лет, – отвечает он. – И если мне сейчас двадцать девять, то, стало быть, с четырнадцати.

– Так вы приняли это решение, когда были еще ребенком? – поражается Ася.

– Ну да. В какой-то момент я вдруг перестал ощущать себя счастливым. Не понимал, почему вокруг столько несправедливости, в чем смысл очередного прихода, и потому решил посвятить свою жизнь поиску. Почти как вы.

– И вы даете обет безбрачия? – спрашиваю я.

– Так и есть, – отзывается лысый брахмачарий. – И мы не можем больше видеться с семьей и уж тем более заводить новую. Это жизнь в одиночестве, но это добровольный выбор каждого из нас.

Еще долго наш разговор продолжается в том же духе. И пока мы общаемся, заходят люди и кладут цветочные венки брахмачарию на руку, касаются его коленей и получают благословение. Когда же мы прощаемся, он подзывает двух человек – пожилого мужчину со старинным кожаным саквояжем, из которого достает эфирные масла и обмазывает наши запястья. И второго – мальчика-послушника с двумя заготовленными венками. Брахмачарий набрасывает их на наши шеи и говорит напутственное слово, на этом мы и расходимся.