– Только мужского пола? – спрашивает Ася.

– Да, – кивает Кумар, – женский пол олицетворяет в индуизме мать и жизнерождение, так что в жертвы он не приносится.

– А кто обычно палач? – отзывается Ася, заглядывая внутрь храма.

– Специальный человек из рода палачей, – отвечает Кумар, – только он этим занимается. А вот здесь, на балках храма, вы можете увидеть резьбу. Вглядитесь, что вы видите?

– Это сцены из Камасутры? – догадывается Ася.

– Да, так и есть, – улыбается Кумар. – На Королевской площади Катманду есть храм с подобными изображениями. В Варанси тоже. Их много, ведь тема сексуального образования в то время была очень популярна. Секс в индуистской культуре угоден богу и входит в число священных ритуалов, отводя дурную энергию. Камасутра называет секс божественным единением, в нем нет ничего плохого. Только легкомысленный секс в индуизме считается грешным.

Запах жареного мяса встречает нас прежде, чем мы успеваем добраться до реки Багмати. Кумар подводит нас с Асей к перилам и показывает вниз.

– Нам повезло, – говорит он, разглядывая мертвеца прямо под нами, – мы пришли к самому началу церемонии.

К укутанному саронгом телу подходят два человека, и один из них зажигает кострище. Потом он уходит, а второй продолжает подбрасывать в пламя ветки и поливать дрова маслом.

– Видите мужчину, который поджег костер? говорит нам Кумар. – Это сын покойного. Голову, усы и бороду он обрил перед кремацией. На нем белая накидка, которую он будет носить теперь весь год. Белый для непальцев – как черный для Запада, цвет траура.

– А кто второй? – спрашиваю я.

– Этот человек следит за костром – три-четыре часа, пока горит тело. А после родственники умершего берут кость и погребают ее в священных водах Багмати. Пепел тоже рассеивают по воде. Все мы и буддисты, и индуисты – верим, что наше тело состоит из пяти основных элементов: огня, воздуха, земли, воды и космоса. И все, что приходит к нам с рождением и дает жизненные силы, мы возвращаем обратно – огню, воздуху, земле, воде и космосу.

– А в чем разница между круглыми платформами, – Ася показывает на противоположный берег реки, – и квадратными, как под ним? – Она кивает на покойника.

– Круглые нужны для поминок, – отвечает Кумар. – Каждый год семья возвращается сюда и проводит церемонию памяти на той стороне реки. На квадратных платформах мы сжигаем людей. По эту сторону – простых смертных, четрия – воинов, бойса – торговцев и шудра – ремесленников. А вот по левую сторону моста, – Кумар увлекает нас за собой и показывает две больших платформы на берегу у самого Пашупатинатха, – здесь мы сжигаем людей особенных. Одна из платформ – для высшей касты брахманов, священников. А на второй сжигали в прошлом королей и членов королевского семейства. Сейчас короля уже нет, так что она теперь для министров, премьер-министров и президентов.

– И что, все приезжают сюда умирать? И здесь всех сжигают? – спрашиваю я Кумара.

– Большинство жителей Катманду, – отвечает он. – Но у реки сжигают не всех. Видите ту башню? Это современный крематорий. Сейчас у людей появился выбор: чего они хотят? Традиционной церемонии на виду у всех либо же обычной кремации? Которая, кстати, гораздо дешевле. А вот это здание, – Кумар показывает на белые стены у Пашупатинатха, – хоспис. Сюда и приходят умирать. Астрологи составляют гороскопы и говорят точную дату смерти. Здесь же умерших омывают перед сожжением.

Мы пересекаем мост и попадаем на противоположный берег. Здесь нас встречают три полуголых старика с разрисованными лицами и дредлоками, собранными на затылке.

– Это садху, – поясняет Кумар, – «святой человек», в переводе с санскрита. Садху отрекаются от чувственных наслаждений, материального благополучия и сосредоточиваются на достижении мокши, духовного просветления. Это значит, что у них нет семьи, нет дома или какого-либо другого имущества. Они не ходят на работу, не получают деньги и живут на пожертвования. Все свое время садху посвящают молитве и медитации.

Старики улыбаются и слушают Кумара с неменьшей увлеченностью.

– Обычно садху носят красно-оранжевые одежды как символ их отречения от мирских удовольствий, – продолжает наш гид. – Либо же раскрашивают свои тела в белый – цвет скорби и духовной чистоты. А иногда они и вовсе голые. Такие садху называют себя «одетыми в небеса». Есть и «черные садху», агори. Говорят, люди они очень злые и опасные, их боятся и обходят стороной. Но остальных садху в Непале любят и чтут за святость.

– А где сжигают садху? – спрашивает вдруг Ася.

– А их как раз и не сжигают. Считается, что человек в садху умирает гораздо раньше, чем его тело. Существует даже специальный обряд «похорон человека», которому остригают волосы, и рождения садху, нового создания. Когда же тело садху изнашивается и распадается, его так и хоронят, сидя. Говорят, что душа его с тех пор перестает перерождаться, поэтому и тело предавать земле, воде, огню и воздуху уже нет смысла.

Мы следуем дальше и набредаем на одиннадцать маленьких храмов с лингамами, [22] выстроившихся друг за другом.