Шрифт:
Блики пламени — в образы.
Запахи… Откуда берутся запахи — непонятно…
Жасмин под окном — пахнет сладко-сладко. Солнце щурится сквозь занавески. Ветерок проскальзывает через приоткрытые створки, гладит по волосам и вновь убегает, как зовущий поиграть щенок. Выпрыгнуть бы за ним за окно, в сад. До конюшен пробежаться: папа сказал, что пойдет туда после обеда…
— Тьен, милый, мне нужно с тобой поговорить.
— Ну ма-ам…
— Это серьезно.
И голос у мамы серьезный, строгий даже, как тогда, когда отчитывала его за то, что брал чернила без спроса…
— Присядь, пожалуйста.
Сидеть он не любит, особенно без дела, но забирается послушно на стул и руки кладет на колени, как примерный, а на самом деле прячет пятно от вишневого сока. И пока она говорит что-то, он все думает об этом пятне и о том, что надо не забыть покормить щегла. Шарль уехал в город на целый день, а щегла доверил ему, потому что он уже взрослый…
— Ты уже взрослый мальчик, Тьен, — мама вздыхает, словно это плохо. — И… необычный, да? Почему ты мне не рассказывал?
— Что?
Он делает вид, будто не понимает, а сам виновато опускает глаза.
Смотрит на сбитый носок ботинка и прячет ногу за ногу. На всякий случай.
И раскачивается, совсем немножко…
— Тьен! — мама сердится. — Я тебе говорила, что обманывать нехорошо?
— Говорила, — бубнит он и раскачивается сильнее. — Нельзя играть с огнем?
— Ох, милый, — мама опять вздыхает. — Это я играла с огнем, когда связалась с твоим отцом.
Последние слова у нее получаются уже не грустными, а злыми и колючими, и он хмурится:
— Папа хороший.
Она молчит. Накручивает на палец длинный локон и глядит в окно, как будто сама хотела бы убежать отсюда…
Потом начинает рассказывать что-то непонятное. Что он все-таки не взрослый, а маленький пока, а когда вырастет, обязательно поймет. Что папа хороший, да, но у него, у Тьена, есть еще один папа, другой, который живет очень далеко и которого Тьен никогда не видел. Но скоро увидит, потому что ему нужно будет поехать туда, далеко, к другому папе, и тот научит его правильно играть с огнем…
— Не хочу! — кричит он.
Спрыгивает со стула, и мама видит пятно на коленке. Сердится еще больше, ругает его и за пятно, и за то, что снова перебивает ее, недослушав.
А он не хочет слушать. И не хочет другого папу. И уезжать никуда не хочет…
— Тьен! Вернись на место, немедленно. Это… не навсегда…
Она говорит неправду, и он откуда-то знает об этом.
— Мы с папой, с Генрихом, будем навещать тебя. И дядя Фернан тоже. Ты же помнишь дядю Фернана? А еще у тебя там есть бабушка… даже две. Помнишь, ты спрашивал, почему у тебя нет бабушки, как у Рози? Теперь будет.
Бабушка Рози — кухарка в их доме. Она печет сладкие булочки и дает ему тайком одну или две еще до того, как подадут на стол…
— И дедушка, — добавляет мама. И морщится некрасиво.
Она не любит дедушку, и Тьен его сразу не любит. И не полюбит никогда.
И другого папу тоже.
Мама становится грустная и сердитая, когда говорит о нем. Он нехороший.
И бабушки, скорее всего, такие же — вряд ли станут кормить его сладкими булочками.
Но его все равно хотят отправить к ним…
— Все будет хорошо, — говорит мама.
Он не верит, но кивает.
— Мы будем навещать тебя, — повторяет она.
— Каждый день?
— Нет, так часто не получится. Это далеко и… Есть еще кое-что…
Она улыбается. Ему нравится, когда она улыбается.
Но сейчас она улыбается не ему…
— У тебя будет сестричка.
Руку кладет себе на живот. Гладит зачем-то. Улыбается опять.
— Сестричка? — переспрашивает он угрюмо, и улыбка ее гаснет. — А меня отдашь? Совсем отдашь? Даже приезжать не будешь?
— Тьен, с чего ты взял…
— Не будешь! — кричит он. — Я знаю! Все ты врешь! Врешь, врешь, врешь!
— Успокойся сейчас же! — шикает она на него. — Весь дом сбежится.
— Ну и пускай сбегается! Пускай все знают, какая ты… вруха!
Жжется в груди. И в глазах.
По щекам течет — мокрое, горячее.
Пальцы зудят, и он стряхивает на пол надоедливых огненных ящерок: пришли, глупые, будто не видят, что ему сейчас не до игр…
— Тьен! — мама вскрикивает и подбирает пышные юбки. Топчет сердито разбежавшиеся искорки. — Не смей так делать!