— А вот посмею! Еще как посмею!

Трет ладошку о ладошку, зовет еще ящерок и, когда они приходят, бросает. Не в маму, конечно, — в сторону…

— Прекрати! Я сказала тебе, прекрати!

Огонь никогда не делал ему больно. И мама — тоже. До этого раза.

Он даже не понял сразу, что хлестнуло его по лицу, оставляя обжигающий след…

А потом… смазано… смутно…

Что-то чужое внутри.

Ворочается.

Рвется наружу.

Болит.

И он отпускает… это…

Растянувшееся длинной нитью время вновь сворачивается клубком.

Опять полутемный зал.

Напряженная тишина.

Холгер сидит напротив, всматривается в его лицо, пытается поймать взгляд…

А клубок памяти распускается снова, растягиваясь на годы…

— Он не виноват, — голос правителя… тогда еще будущего правителя Итериана заметно дрожит. — Он лишь ребенок.

Шеар тянется к мальчику, покоящемуся на руках Огня, но пламя обжигает, не дает прикоснуться. Поэтому он просто смотрит. Впервые…

И Тьен смотрит.

Странно видеть себя со стороны, чужими глазами.

Чувствовать чужую боль…

— Хочешь вернуть его? — спрашивает Огонь. — Почему?

— Он — мой сын.

— Он несет в себе тьму… — чужое воспоминание ускользает. Прячется за огненной стеной. Слова стихии заглушает рев пламени. — Ошибка… Ошибка должна быть исправлена…

Обрывается…

Выбрасывает обратно в душный зал.

На пол.

Холгер пытается сказать еще что-то, но его не слышно за звуками далекого пожара. Треск, звон стекла, крики людей…

Сколько людей погибло тогда в поместье?

Этого он не знал, потому не вспомнит…

Только как они кричали…

Все, кроме мамы.

Она не паниковала и ему сказала ничего не бояться.

Понимала, что сама не выберется, но верила, что воздух спасет ее сына — он же шеар…

Ошибка.

Ошибка должна быть исправлена…

Эйнар недоумевал.

Стоило продираться сквозь камень и прятаться от тьмы, чтобы стоять посреди зала, укрывшись призрачным пологом и не делать ничего?

— Он справится, — говорила альва, придерживая шеара за руку.

Повторяла, словно молитву: «Он справится, справится…».

Эйнар хотел бы верить так же истово, но не понимал, как это возможно. Не представлял, насколько тяжело сейчас брату. Если даже его зацепило, всего лишь словами, а Этьен видел, переживал тот день заново…

Эсея, приблизилась вплотную, прислонилась спиной к плечу, словно искала поддержки. Сжимала древко копья так сильно, что казалось, еще немного и переломит его в тонких пальцах.

Лили то и дело облизывала пересыхающие губы…

Отец прав, Этьен ни в чем не виноват. Стечение обстоятельств. Смешение кровей, давшее ему опасную силу, — разве он просил о ней?

Но отца Этьен не слушал.

В какой-то момент он вообще перестал слышать и видеть что-либо — ушел куда-то далеко.

А когда вернулся…

— Не позволяйте тьме коснуться вас, — сказала Лили. — Если придется выйти из-под полога, не дайте ей даже вскользь себя зацепить. Ни чувств, ни мыслей — думайте о светлом, верьте в лучшее. Иначе ильясу отберут и вашу силу тоже.

На самом деле она говорила не об этом.

На самом деле она говорила о том, чего боялась: Этьену не совладать со своей тьмой в одиночку…

Йонеле казалось, что этот день, чем бы он ни кончился, она не переживет.

Давил мрак, который не могли разогнать тусклые огоньки светильников.

Воздуха в помещении осталось слишком мало для нее.

Запахи сделались невыносимы.

А еще — слезы.

Нет, она не плакала. Слезы текли сами по себе, без вздохов и всхлипывания. Капли собирались под веками и, отяжелев, срывались с ресниц на щеки. Катились вниз, падали с подбородка на платье…

Не только к Этьену сегодня вернулась память.

Старая шеари тоже вспоминала.

Вспоминала, как тяжело ее сын перенес уход Аллей. Как искал ее безуспешно. А когда почти смирился, пришел Фернан. Пришел не к Холгеру, а к Вердену и рассказал о мальчике.

Верден решил, что сыну не нужно знать, пока его ребенок не вернется в Итериан…

Но сложилось иначе.

Йонела помнила, с каким ужасом слушала мужа, когда он пересказывал ей то, чем поделился с ним Холгер. Неосознанный призыв тьмы, пожар — от ее крови родилось чудовище. Маленькое чудовище, которое она, вопреки здравому смыслу тогда жалела…