Шрифт:
— Неприятное происшествие, — ответил тот. — Не с нами, но на наших глазах. Такое случается, увы…
Последние его слова адресовались Клер. Малышка кивнула и вздохнула вновь.
— Что за происшествие? — еще больше встревожилась Софи.
— Мы видели, как человек умер, — всхлипнула девочка.
— Какой человек?
— Это я виноват, — покачал головой Лэйд. — Нужно было сразу же после сеанса возвращаться домой, а я предложил погулять…
— Мы пирожки купили с вишнями, — снова вступила Клер. — Пить захотели, пошли к автомату. А там под деревом дяденька сидел, грязный такой. Дедушка Генрих ему денег дал… А потом мы пошли содовой купить, купили, а тут кто-то как закричит…
— Мы близко не подходили, — поспешил успокоить Генрих. — Но…
Девочка успела увидеть и понять достаточно. В ее возрасте и при ее большом и чистом сердце смерть, даже постороннего человека, — настоящая трагедия.
Впрочем, уже скоро трагедия эта утратит остроту и превратится в одну из тех страшных историй, что дети пересказывают друг другу шепотом, расширив при этом глаза и оглядываясь по сторонам. Тем и хорошо детство, если, конечно, оно счастливое, и найдется достаточно радостных событий, чтобы заслонить собой неприятные воспоминания.
С Генрихом было хуже.
Волнуясь за малышку, Тьен не сразу обратил внимание, что отец разволновался не на шутку. Рассказывая, он сильно побледнел, пальцы его, теребившие узел галстука, мелко дрожали, а на висках выступил пот.
Шеар дождался, когда Софи уведет сестру, а сам остался в гостиной с Лэйдом.
— Ты расстроен не меньше Клер, — заметил он, чтобы как-то начать разговор.
— Смерть… — Генрих громко сглотнул. — Неприглядное зрелище, в любых обстоятельствах. Тот нищий был уже не молод, и, наверное, время пришло. Рано или поздно все умирают…
Ох, как некстати эти мысли!
Не одно, так другое…
— Пап, ты…
— Я в полном порядке. Это… не страшно. Совсем не страшно. Теперь я знаю.
Теперь он знает.
Теперь он готов.
Теперь ему не будет страшно, когда придет время, это ведь так легко…
Тьен до скрежета стиснул зубы, снова услышав мерзкий голос в своей голове.
«Все-таки я схожу с ума», — подумалось с тоской.
…Ночью он не сомкнул глаз. Прислушивался. Вглядывался в затаившуюся по углам тьму. Несколько раз будил Софи, когда, не в силах сдержаться, снова и снова прижимал ее к себе, словно боялся, что кто-то явится, чтобы забрать ее у него…
Кеони появился в гостинице ночью, когда Фернан его уже и не ждал.
— Пришел?
— Пришел, — подтвердил тритон. — Попрощаться. Мне предложили обучение в школе Бездонного озера. Этьен договорился с тамошним старейшим. Я не знал. А ты?
— И я не знал. Но можно было догадаться, что на произвол судьбы он тебя не бросит. Никого из нас. Был у него?
— Собирался, — Кеони на миг опустил глаза. — Может быть, потом…
Он посидел еще немного в номере флейма, ни о чем больше не спрашивал и сам ничего не рассказывал, а потом встал и ушел. О том, что хотел бы забыть что-то из недавних событий, даже не заговаривал, и Фер подумал, что все не так уж плохо.
Глава 37
— Знаешь, чего я хочу? — спросила Софи утром.
Они проснулись, но еще не вставали с постели. Голова девушки покоилась на его плече, и Тьену трудно было заглянуть ей в глаза, чтобы хотя бы предположить, о чем она думает.
— Не знаю.
— Чуда хочу.
— Ты мое чудо, — он поцеловал золотистую макушку.
— Так это твое, — проворчала она с наигранным недовольством. — А мое где?
— Я? — понадеялся Тьен.
— Ты не чудо, ты — чудовище!
Софи рассмеялась — всего лишь шутила, а он… Он зарычал, скинул ее на подушки и навис сверху, оскалившись, делая вид, что собирается вгрызться ей в шею. Хохот, крики, которые — он уж позаботился — не вырвутся за пределы их спальни. Детская возня. А в чем-то — совсем даже не детская… Но сейчас ему нравилось просто тормошить ее, щекотать до визга, слышать ее смех. Смотреть и видеть в ней нынешней ту, прежнюю, милую свою, светлую девочку, которая поначалу и улыбалась-то редко, и которую он никогда не позволил бы себе повалить вот так на кровать, чтобы зацеловать всю… как бы сильно этого ни хотелось…
— Сдаюсь, — выдохнула она, запыхавшись.
— И я, — свирепое чудовище покорно подставило голову, позволяя погладить себя по встрепанным волосам. — Так какое ты хочешь чудо?
— Волшебное. Это же ты у нас сказочник, вот и придумай.
Волшебное? Самое волшебное, что когда-либо случалось с ним, он баюкал сейчас на руках.
— Закрой глаза, — велел он.
Коснулся губами прикрытых подрагивающих век, провел пальцем по раскрасневшейся щечке…
— Теперь открывай.
Дар четырех — не игрушка. Но зачем он вообще нужен, зачем спасать миры, сражаться с пустотой и тьмой, если нельзя будет сотворить маленькое чудо для любимой своей девочки?