— Например, как быть с Вивиан и Лотанну?

— Да нет, тут все просто — они, конечно, будут нас ждать, но, узнав про облаву на ликантропов, поймут, что мы застряли в оцепленном квартале.

— И зададутся вопросом, почему мне не хватило текста перенести нас через пару стен.

Франческа пожала плечами.

— Значит, скажем правду: ты истратил все чары во время самообороны. Серьезно, почему бы не признаться ей про Никодимуса?

— Но тогда она может на нас надавить. Заставит отвести ее к Никодимусу под угрозой сдать властям.

— Сайрус, она академик, — рассмеялась Франческа. — То, что сейчас она выбралась улаживать политические дела, не означает, что ей не нужно возвращаться обратно. Давление на целителя грозит санкциями со стороны ордена клириков, а препятствие небесному дозорному Авила — ухудшением отношений между черными и зелеными мантиями.

— Буря парусов не разбирает, — глубокомысленно изрек Сайрус.

— Хочешь скрыть нашу встречу с Никодимусом?

Сайрус задумался.

— Если скажем Вивиан, она с нас глаз не спустит.

— Ну, после того, как мы разделались с прежним шпионом, она все равно кого-нибудь к нам приставит. Зато, если признаемся, козыри будут у нас.

Начал накрапывать дождь.

— То есть ты предлагаешь поматросить обе стороны, пока не станет ясно, кого бросить? — уточнил Сайрус.

— Примерно. Зато хотя бы с демоном все ясно, если он существует: его нам матросить точно не надо. Осталось решить, признаваться Вивиан до того, как я отправлюсь лечить Жилу, или после.

— Легкое ведь нужно зашить обязательно?

— Не обязательно. Шеннону достаточно несколько дней продержать шунтирующее заклинание, и рана затянется сама.

— Никодимусу ты этого не говорила.

— Еще один козырь.

— Для целителя ты довольно цинична.

— Сайрус, душа моя, свет моих очей, бриллиант мой до слез не замутненный, все практикующие целители циничны и безжалостны. Игры со смертью требуют жестокости. Я сделаю что должно и скажу что требуется, чтобы выйти из поединка с наименьшими потерями. Сайрус, ты меня слушаешь?

Иерофант кивнул на безлюдную улочку, на которую они только что свернули.

— Эта для твоего умопомрачительного плана подойдет?

— Здесь же мокро!

— Везде мокро.

Франческа вздохнула.

— Ладно, давай здесь.

Повалившись как подкошенная, она рухнула ничком в хлюпнувшую холодную грязь. Секундой позже она услышала (и почувствовала), как рядом плюхнулся Сайрус. Они лежали не шелохнувшись. Франческа изо всех сил задерживала дыхание и сердцебиение. Водоотталкивающий текст, которым Сайрус пропитал ее мантию, не спасал: холодная вода просачивалась за ворот. Грудь и живот покрылись гусиной кожей.

Дождь усиливался, с неба донеслось удивленное воронье карканье. Франческа поборола желание нахмуриться. Что их там так удивило? Но птицы вскоре угомонились, а вот дождь, наоборот, все яростнее хлестал по спине, заглушая все звуки.

Вода уже просочилась к ребрам, под левой грудью собралась ледяная лужа. Франческа держалась из последних сил.

— ДАВАЙ! — крикнул Сайрус, отрывая и швыряя прочь левый рукав мантии.

Летящий комок ткани обдал Франческу душем мелких брызг, и она поспешила вскочить на ноги вслед за Сайрусом. Из темноты сквозь шелест поутихшего дождя донесся душераздирающий кошачий вой. По луже шагах в десяти катался свернувшийся мешком рукав от мантии.

Подобравшись поближе, Франческа разглядела коготки, рвущие мешок изнутри. Но порванные нити тут же сплетались обратно, и прорехи мгновенно затягивались.

— Получилось! — обрадовалась она. — Ты ее поймал!

— Посмотрим, — буркнул Сайрус, протягивая руку за мешком. Левая, оголившаяся до плеча, была вся мокрая от дождя. Едва пальцы коснулись ткани, мешок затих. Сайрус оглянулся на Франческу.

— Что?

— Я привел в действие развеивающие чары в ткани.

Франческа посмотрела на замерший мешок.

— Значит, это был конструкт?

— Посвети мне, — пробормотал Сайрус, снова наклоняясь к мешку.

Франческа выпустила нескольких светляков. Они закружили низко, отсыревая под истончившимся до мелкой мороси дождем.

От прикосновения Сайруса мешок раскрылся, словно лопнувший бутон, являя на свет обездвиженную кошку.

— Святые небеса! — озадаченно произнес Сайрус, осторожно тыкая кошку пальцем. — Она твердая и плотная. Словно под шкурой камень. — Он перевернул ее на спину, окаменевшие лапы задрались в воздух. — Тяжелая.