Каждый вечер в своем гостиничном но-мере просматриваю текст проповеди на следую-щий день. Отмечаю закладками все библейские цитаты, которые он будет использовать. Одним словом, раз уж есть такая возможность, облег-чаю себе жизнь.

Одна из проповедей иллюстрируется рас-сказом о часовом при дворце императрицы Ека-терины II. В тексте проповеди в скобках указа-но: "Слайд: фигура русского часового". Как-то подозрительно это. Откуда у американца может быть иллюстрация русского часового екатери-нинских времен? Что-то здесь не вяжется.

Иду к Ройсу. Прошу показать слайд. Смотрю на свет.

Обалдеть!!!

Передо мной фотография часового у мав-золея Ленина. Ясно видны голубые погоны с буквами "ГБ".

– "С клена падают листья ясеня

"Ни хрена себе", - сказал я себе...."!
–

Утирая пот со лба, полчаса втолковываю американцу, почему этот слайд ни в коем случае нельзя показывать. Рассказываю о мавзолее и о том, что означают буквы "ГБ". Поясняю, что ас-социации у русской аудитории возникнут яркие, но совсем не те, на которые он рассчитывает. "Ройс, будет скандал", - убеждаю я его.

Убедил. Слайд на глаза публике не по-пал.

Переводчики обычно достаточно четко подразделяются на устных и письменных. Слишком разные предъявляются требования к этим двум видам нашей профессии. Устный пе-ревод требует быстрой реакции, гибкости и находчивости, умения импровизировать.

Дикция, строй речи, манера говорить, манера излагать свои мысли - все это индивиду-ально. А мне нужно не только понять говоря-щего, но и психологически подстроиться на его волну. Нельзя забывать и об упомянутом куль-турном барьере. При идеальном варианте ауди-тория вообще не должна замечать переводчика. Сидящие видят выступающего и слышат хоро-ший литературный русский язык. Переводчик как бы выпадает из восприятия.

Аудитория тоже бывает разная – враж-дебная, равнодушная, дружественная, что, ес-тественно, облегчает или затрудняет работу. Во Владивостоке, например, практически каждый день на первых рядах появлялись несколько длинноволосых молодых парней из какой-то сатанистской секты. Они просто смотрели - пристальным, нехорошим, больным взглядом. Присутствие сатанистов очень нервировало и приходилось как бы выключать их из поля зре-ния, чтобы они не мешали переводить.

Отработав, я потом невольно проигры-ваю в уме все заново. Вот тут-то время кусать губы и бить себя кулаком по дурной головушке. Всплывают более точные слова, лучше постро-енные фразы. С огорчением вспоминаешь свои неудачные обороты и приблизительности в пе-реводе. Такая уж наша профессия, что загор-диться ну никак не получается. Если сегодня соколом взлетел, значит завтра мордой об стол.

Очень важна психологическая совмести-мость с выступающим. Например, того же док-тора Дэвидсона переводить было легко, хотя чи-тал он сложные и специальные богословские предметы по курсу магистерской программы. Его я мог без всякого затруднения переводить синхронно стилистически хорошим русским языком, чувствуя наперед, как он будет гово-рить дальше.

Самым же неудобоваримым для меня "клиентом" был человек, которого я, наверное, переводил больше всех. В своих опусах я уже упоминал специалиста по сельскому хозяйству, доктора Миттлайдера. Мы с ним работали нес-колько лет, но психологического контакта меж-ду нами не было вообще. Переводить Миттлай-дера было и трудно, и неинтересно. Весь пере-вод на голой технике без малейшего элемента вдохновения.

В идеале переводчик должен знать все сферы человеческой деятельности. Необычность нашей профессии в том, что она требует от тебя всех знаний, накопленных за свою жизнь. Не-возможно предугадать, в какие области унесет говорящего. Однажды я слушал выступление, которое переводил очень хороший молодой пе-реводчик. В какой-то момент американец стал рассказывать историю, в которой дело происхо-дило в Японии. И в центре рассказа был рикша.

Мой коллега оказался в нокдауне. Петя (так звали переводчика) не знал, кто такие рик-ши. Он выкрутился (тоже необходимый элемент профессии - выкрутиться, когда вдруг спотыка-ешься о вещи незнакомые). Но Пете пришлось тяжко - тем более, что вокруг рикши был завер-чен весь рассказ.

Или, вот, буквально на прошлой неделе я переводил в суде, уже здесь, в Америке, в Мин-несоте. У парня врожденный порок сердца, он не может много работать и поэтому просит снизить размеры суммы, которую он выплачи-вает на содержание ребенка. Все, казалось бы, просто. Но судья неожиданно начинает задавать вопросы о его заболевании. И понеслось: сер-дечные камеры, клапаны, шунты и все, что хо-тите. Сваливается это мне на голову без предуп-реждения и с обилием специальной терминоло-гии, которой, естественно, нахватался этот пар-нишка. Вот уж пришлось покрутиться.

Есть еще и "синдром лошади". Помните старую присказку о том, что лошадь все пони-мает, только сказать не может? Печально зна-комая каждому переводчику ситуация. Все тебе понятно, кроме пустяка - как это перевести. Са-мое грустное, что нужный вариант перевода ис-комого термина или фразы всплывает в голове ровно через минуту после того, как ты, запи-наясь, произвел на свет нечто невнятное, а то и просто глупое. Непрофессионалов такой синд-ром не тревожит - просто потому что они не зна-ют в достаточной степени ни своего языка, ни чужого. Тут дай Бог вообще хоть что-то сказать! И возникают такие перлы, как "опыт пережива-ния" или "делиться вызовами современности". Настоящего же переводчика терзает стремление говорить правильным (а если он совсем возгор-дился, то и красивым) русским языком и естест-венными фразами.