Шрифт:
Собаки жалобно взвизгивали. Огрызались от боли. Озверев от людской несправедливости, остервенело рвали друг друга.
Честно, сколько сохранилось жизненной энергии в них, измотанных тысячекилометровым переходом, собаки тянули нарты вперед.
— Пырч!
— Пырч!
— Хау!
Собаки рвались вперед. Пружинили подкашивающиеся ноги. Резкие, хриплые крики людей бичами хлестали их сознание.
Удары хореев причиняли тупую ноющую боль.
— Пы-ы-ы-рч!
— Пы-ы-ы-рч! — угрожающе разрывали лесную тишину крики. Сделав отчаянное усилие, упряжки стаскивали нарты со взгорий в пахучую жижу.
Наклонив низко морды с розовыми лентами вывалившихся языков, собаки тянули рысцой нарты до следующего взгорья. А там начиналось все попрежнему.
Опять рвали лесную сонь хриплые окрики каюров, взвизгивание и рычание собак. Раздавались глухие удары хореев о собачьи черепа и ребра.
II. Песцовая Смерть говорит странные вещи
— День такой работы, и упряжки больше не встанут.
Забрызганные грязью, вымокшие, собаки имели чрезвычайно измученный вид. Как только Норд и Песцовая Смерть бросили в раскисший придорожный снег хореи, обе упряжки сразу бессильно легли в навозную грязь.
— Видишь, — зажигая трубку, указал глазом Песцовая Смерть.
— Что же делать?
— Надо ехать по насту. Иначе вечером собаки лягут, и их больше не удастся поднять. Тогда не помогут уж никакие хореи. Хоть сотни хореев сломай об их черепа и спины. Сегодня они идут уже только по инерции.
— Хорошо, — садись на нарту, — устало произнес Норд. — Хорошо, поедем по насту. Но мы, дорогой мечтатель, не на Новой Земле, не в снежных пустынях крайнего Севера. Мы находимся на пятьдесят девятом градусе густо населенной местности. Посмотри…
Рука Норда, скрытая в броню неуклюжей тюленьей рукавицы, очертила полукруг параллельно земле.
И везде, куда ни взглянул по краям полукруга Песцовая Смерть, были — в ложбинах, в тени перелесков, на речных бугровинах — разомлевшие под ярким весенним солнцем бревенчатые избы деревень.
— Поля — путь, который ты предлагаешь, — как шахматная доска перегорожен жердяными изгородями.
— И что же, — упорно повторил Песцовая Смерть. — Через невысокие изгороди будем перетаскивать собак и нарты. Высокие — ломать.
Норд недоуменно расширил глаза.
— Но это же будет дьявольски тяжелый труд, — воскликнул он, окидывая взором ослепительно сверкающие пласты наста, лежавшие в впадинах между лиловых перелесков. — Дьявольски тяжелый труд!
— Для нас — да, для собак — нет.
Этот аргумент победил скептицизм Норда. Он уступчиво махнул рукой в огромной серебристой рукавице.
— Если для собак легче — поедем.
— Пырч!
На тела растянувшихся в бурой жиже собак снова обрушились хореи..
— Пырч! Полярный!
— Нерон!
— Вайгач!
— Евнух!
— Пы-ы-ы-р-рч!
Первый день и половину второго собаки бежали по насту с завидной резвостью. Хвосты упряжных собак — вернейшие барометры собачьего душевного равновесия — загибались отвесно вверх. Поглядывая на них, каюры были довольны своим решением. Ровный, крупный бег упряжек пожирал километр за километром. Собакам не представляло никакого труда тащить нарты. Псы бежали без всякого усилия, как налегке.
Если бы не изгороди, езда по сверкающему от солнца насту была бы восхитительной увеселительной прогулкой. Изгороди, возникавшие через каждые четверть часа, с’едали всю ее беззаботность. Несколько минут стремительного, не задерживаемого ничем бега — и перед нартами возникали жердяные прясла. Тогда Песцовая Смерть и Норд отыскивали наиболее занесенные снегом места, перетаскивали через них упряжки и перекидывали нарты.
Такой трудный, но бодрый «кросс-коунтри» продолжался до середины следующего дня. Во второй половине его стрелки собачьих барометров опустились измученно книзу.
Через два с небольшим часа после этого Норд заметил на снегу кровяные следы.
III. Юбилей трех миллионов собачьих шагов
— Голое мясо. В этом нет ничего удивительного, Норд, — сказал Песцовая Смерть. — Каждая из этих лап, — вновь нагнувшись, он потряс лапу Евнуха, — сделала три миллиона шагов. Три мил-ли-о-на! Считай. Тысяча сто километров. Помножь на метры. Раздели на шаги. Три миллиона шагов! И каких шагов, шагов с потом и кровью.
— Что они видели? — кивнул он в сторону упряжек. — Пургу плюс буран. Буран плюс пургу. Пургу плюс снеговую слякоть, навозную жижу и высохшую землю. А после всего этого проклятый наст. Три миллиона шагов по такой дороге! Это не плохо. Совсем не плохо!
Проклятый наст! Оледеневшую грубую кору его солнце высосало, как ребенок сахар, и наст стал шершавее наждачной бумаги. Ледяные бугорки его напильниками стачивали подошвы собачьих ног.
Жалобно повизгивая, Евнух лизал саднившие лапы. Тем же занимались все остальные собаки.