Больше нужды в дежурном советском самолете не было, и летчик Галышев на 182-м повез в бухту Лаврентия женщин и детей, пассажиров «Ставрополя».

Остались я, механик Фарих, два матроса со «Ставрополя» и двое мертвых в самолете.

И тогда со стороны Америки показался желтый «Ферчальд» капитана Рида, сделал два красивых круга и пошел на посадку.

Коснувшись заструг, самолет подскочил, треснул и, снеся шасси и пропеллер, врезался грудью в снег. Все бросились к разбитой машине. Из нее вышел пилот и, приложив рукавицу к шлему, отрапортовал:

— По специальному заданию. Сел, чтобы вручить вам телеграмму из Вашингтона.

22 февраля ночью мороз дошел до 50°, и Фарих с большим трудом завел мотор.

Мертвые Эйельсон и Борланд находились в пассажирской кабинке. Над самолетом развевалось черное траурное полотнище.

Рид полетел на самолете летчика Гильома, а примерзший к снегу «Юнкерс» едва оторвался земли.

Скоро впереди сказались очертания «Нанука» и «Ставрополя», и Лильом вежливо отошел в сторону. Я спустился и встал рядом с самолетом Галышева, украшенным приспущенным советским флагом. На шхуне «Нанук» и на «Ставрополе» флага тоже были приспущены.

К нам подошли американцы с нартами, на которые и были положены трупы. Их немедленно прикрыли американскими звездными флагами. И печальное шествие двинулось к помещению на берегу.

Помещение — избушка, принадлежащая фактории было декорировано флагами.

По моему предложению, тела погибших до передачи их Америке, должны были быть осмотрены смешанной комиссией, состоящей из представителей Союза, САСШ и Канады.

Врач парохода «Ставрополь», тов. Комартовский, раздел трупы, для того чтобы тела оттаяли. К трупам был приставлен караул. Только через два дня, когда тела совершенно оттаяли, в присутствии всех членов комиссии был произведен осмотр и составлен акт.

27 февраля мертвые Эйельоон и Борланд были зашиты в полотно и перевезены на борт «Нанука».

Я передал трупы — в лице старшего американского летчика Ионга — американскому дароду.

От имени правительства САСШ Ионг благодарил нас…

Отлет самолетов разыскной экспедиции был предположен на 1 марта. Решено было так: американец Ионг на «Ферчальде», Гильом на легком разведчике, и я на своем «Юнкерсе» полетим в Америку. Галышев заберет вторую партию пассажиров и уйдет в лаврентьевскую культ-базу. Разбитый самолет канадского ка, — питана Рид останется на нашей территории под охраной, сам Рид сядет на самолет Гильома. Летчик Кроссэн свой поврежденный самолет оставит на мысу Северном и полетит на самолете вместе с Ионгом.

Погода первых чисел марта была хотя и не совсем удовлетворительной, но позволила бы вылет, если бы… не телеграммы из Теллора на американском берегу: «Снежный шторм, ветер 8 баллов, видимость отсутствует».

Так как санной партии нужно было итти не в Америку, а к заливу Лаврентия, то, «снарядив» Ивана Михайловича Дьячкова шестью пассажирами с соответствующим количеством чая, галет и сахара, я отправил санную партию в обратный путь.

4 марта мыс Северный, который привлек к себе внимание всего мира, перестал быть аэропортом. Утром радист «Нанука» — его все звали просто «марконик» — пропищал с полчаса на своем ключе и затем, постучав на пишущей машинке, спокойно сказал, что погода в Теллоре «не очень плохая».

Ежедневные телеграммы «шторм со снегом» так прискучили, ежедневные разогревы моторов на самолетах так надоели механикам, что все высказались за вылет в «не очень плохую погоду».

Собачьи нарты в полчаса разнесли весть, что самолеты готовятся к отлету, и к мысу Северному из фактории, «Ставрополя» и чукотских яранг стало стягиваться все живое.

Три самолета, сделав по кругу над мысом, взяли курс на место гибели американцев. Я шел справа от Ионга и через сорок пять минут с воздуха увидел те траншеи, которыми был изборожден весь район, где разыгралась трагедия.

Самолеты то немного нагоняли друг друга, то отставали. Показалась Колючинская губа, и Галышев повернул вправо, к Лаврентию. У мыса Сердце-Камень стало покачивать, я поднялся выше, до 2000 метров, и впереди не засинело, как это принято писать про море, но засерело Берингово море. Уж очень разительна была разница между яркими переливами, расцветкой льдов на горах и тусклым однообразием поверхности моря.