Международные империалисты пытались штыком прощупать силы Советской страны.

Правительство СССР долго, с непоколебимой выдержкой, пыталось избегнуть необходимости вооруженного столкновения. Но китайская военщина не унималась. И тогда, созданная приказом, правительства Особая Дальневосточная армия перешла к защите Союза. Она отбросила от границ бело-китайские банды.

Удары Особой Дальневосточной, с одной стороны, и полный хозяйственный развал — с другой заставили китайские власти пойти на мирное урегулирование конфликта.

Во время конфликта, затянувшегося на много месяцев, свыше тысячи советских граждан, рабочих и тужащих КВЖД были схвачены и заключены в концентрационный лагерь Сум-пу. О жизни этого лагеря рассказывает дневник одного из заключенных.

— Вы арестованы, следуйте за мной!..

Спорить бесполезно. Я оделся и вышел из служебного кабинета, попрощавшись с товарищами по работе. А в коридоре, очевидно, опасаясь моего побега, ждала охрана в составе трех русских полицейских и девяти китайских солдат. По приказу «старшинки» двое солдат схватили меня за руки, пытаясь связать их сзади. Я вырвался и быстро пошел к двери. Взбешенный русский надзиратель, забыв, что китайские солдаты ни слова не понимают по-русски, закричал:

— Вяжи его крепче!

Со связанными руками впереди всего отряда, я быстро вышел на улицу.

На следующее утро я был доставлен в Хайлар и предстал перед очами военного прокурора.

Прокурор кричал, обильно брызгал слюною, приводя в трепет даже моего переводчика, угрожал военно-полевым судом и немедленным расстрелом. Вскоре прокурор впрочем смягчился и предложил мне «выдать сообщников». А после моего отказа, по пути от прокурора в тюрьму, переводчик, в чине офицера, предложил мне свободу за взятку. Это было в роде заключительного аккорда к допросу прокурора.

Таковы нравы военных чиновников генеральского Китая.

Найти поручителя и дать взятку я отказался и очутился в хайларской тюрьме. В нашей камере — 7 русских железнодорожников и трое китайцев — уголовных преступников. Перестукиванием сговариваемся с соседними камерами. Рядом сидят товарищи, арестованные на той же станции, где и я. Сознание, что ты не один немного ободряет и укрепляет.

И все же неясность судьбы, неясность будущего волновала всю камеру. Ведь мы — небольшая группа в прифронтовой полосе, окруженная разнузданной военщиной…

Наконец под усиленной охраной нас доставили на станцию к эшелону, доотказа наполненному товарищами, арестованными на западной линии дороги — в Манджурии и Чжалайпоре.

Мы идем вдоль теплушек, и нас приветствуют товарищи из окон. Одна из теплушек предназначена для нашей группы. С изумительной медлительностью китайцы заколачивают окна теплушек, навешивают замки на двери. Вдоль вагонов бродят китайские офицеры. Они зверски таращат глаза и грозно повторяют одну единственную фразу:

— Контрами тун-тун! (Зарезать всех!).

Поезд тронулся. И теплушки и перерой дружно запели «Интернационал».

Два дай утомительной дороги, тяжелый переход по вязкой грязи, и мы у стен города-крепости Сум-пу.

Что такое Сум-пу? Судоходная река Сунгари граница двух провинций: Гиринской и Цицикарской. На правом берегу Сунгари выросли два слившиеся друг с другом города — Харбин и Фудзядзян. А на левом берегу Сунгари — бесконечные поля чумизы и кукурузы. Губернатор Гиринской провинции запретил когда-то все азартные игры в Харбине и в Фудзядзяне. А его сосед, губернатор Цицикарской провинции рассуждал так: «Китайцы хотят играть, я хочу заработать». И предприимчивый губернатор на левом берегу Сунгари наскоро соорудил поселок из домов временного типа, специально предназначенный для азартных игр. Правда, губернатор не успел разбогатеть и умер. Вот этот-то полуразрушенный Монте-Карло и стал нашей тюрьмой на много долгих месяцев.

Окна без стекол, на полу — огромные кучи строительного мусора и обвалившейся штукатурки, потолки с огромными дырами. Грязь и сырость. Китайская администрация, конечно, не позаботилась привести хотя бы в относительный порядок (даже с тюремной точки зрения) этот концентрационный лагерь.

Еще хуже было с организацией питания.

Лишь поздно вечером в первый день приезда каждый из нас получил «за счет китайского правительства» по кусочку полусгнившего соленого огурца. Воды не было — мы пили из луж. На следующий день мы получили уже по два соленых огурца и по фунту черного хлеба, но попрежнему было плохо с водой: на весь день камера из семидесяти человек получила два ведра сырой желтоватой и вонючей воды.

К счастью, в дальнейшем мы стали получать суп, но была введена жесткая регламентация дня.

Так были названы нами рядовые солдаты, наши сторожа. Это были забитые, темные крестьяне, которых голод, неурожаи и налоговые поборы заставили бросить свой клочок земли и наняться в армии тех или иных генералов.

В общем мы ладили с ними. Вот он, наш страж, дико вращающий глазами, ругающийся на русско-китайском диалекте и даже ударяющий прикладом… Но уходит начальство, и — перед нами обыкновенный простодушный, с хитрецой в глазах китайский крестьянин.