А, может быть, сейчас, пользуясь темнотой, поспешить к бесконечному лесу и стать его обитателем?

Находясь в нерешительности, я все же пошел к свалке, стараясь углядеть какую-нибудь тропинку.

Я ступил в мир, где громоздились кучи консервных банок, костей, сломанных предметов, битой посуды, компьютерных карт, сухой каши — я мало что мог разглядеть в темноте, но, конечно же, мое живое воображение видело эти кучи как днем.

Все мое чистое, вымытое существо противилось необходимости приблизиться к помойным кучам — тем более, что будучи бос, я сначала наступил на что-то скользкое, затем въехал пяткой в теплую податливую кучу и почти тут же напоролся на край консервной банки.

Зачем я сюда попал? Не лучше ли вернуться домой и покаяться? Согласиться на операцию? Но тут же я понял, что теперь операцией не отделаешься. Сбежавший любимец — источник микробов и заразы, психически нестабильный и опасный дикарь, и путь ему один — на живодерню!

Холмистый склон к реке был нем и насторожен — мне казалось, что я на нем не один, хотя ни шороха, ни движения я не ощутил.

Я замер, размышляя, что мне делать дальше, и неизвестно, сколько бы я рассуждал, но тут послышался приближающийся треск вертолета — его прожектор шарил по земле, и я понял — вот-вот он меня настигнет.

В ужасе я побежал по свалке, не обращая внимания, как больно моим подошвам. Я стремился к груде кирпичей, из которой поднимался обломок стены, — я прижался к нему спиной, надеясь, что он оградит меня от прожектора.

Треск вертолета раздался над самой головой — черной рыбой он показался надо мной, и прожектор опустил перед моими глазами сверкающую стену. Луч его поворачивался, намереваясь проверить, не таится ли кто за обломком стены. Я хотел уж кинуться на землю в надежде зарыться в мусор, как увидел, что у самой стены, в двух шагах от меня, — черное отверстие. Я бы и не увидел его, но в тот момент из дыры выглянула человеческая голова и спряталась вновь — это движение и привлекло меня.

В такой момент трудно запомнить детали собственного поведения. Я не запомнил своих движений, но я оказался в черной дыре, я провалился, ударяясь о металлические скобы, плюхнулся в вонючую жижу, выпрямился, чтобы не потонуть в ней, и ударился затылком о свод подземного хода; на несколько секунд я потерял сознание, потом открыл глаза — в них бил яркий свет — и закричал.

— Убери, убери! Глаза вытекут!

Рядом кто-то засмеялся. Подло засмеялся, некультурно.

— Пускай вытекут, — сказал голос.

Я постарался сесть, собраться в комок — когти наружу — хоть Яйблочко и стригла мои ногти, даже маникюрила, потому что заботилась о своем любимце и собиралась вести меня на выставку. Хоть некоторые говорят, что я не очень породистый, но это еще надо решить, кто породистый, а кто плебей!.. Я выставил ногти наружу и оскалился — пускай меня боятся.

Они смеялись.

Тогда я легонько зарычал — чтобы они знали, с кем имеют дело!

— Слушай, дай ему между глаз, — сказал женский голос. — Пускай очухается, щенок вонючий!

Тут я не выдержал и кинулся вперед на голоса, хоть и не видел их владельцев. Я готов был их растерзать, а ведь госпожа Яйблочко всегда учила меня сначала подумать, а уж потом делать, и не раз шлепала и даже порола меня, когда я совершал неосмотрительные поступки.

Поступок мой был неосмотрительным — я с кем-то дрался, но не видел с кем, и если я смог в первую секунду получить некоторое преимущество, потому что напал внезапно, то уже через минуту мне пришлось из последних сил защищать свою жизнь, отбиваясь от вонючих острых зубов и когтей — непонятно, человечьих или звериных.

— А ну, хватит! — приказал низкий женский голос. Приказал негромко, но в мою голову эти слова влетели, будто вкрученные отверткой. Полузадушенный, исцарапанный и избитый, вжавшийся спиной в холодную мокрую стену, я, наверное, и на человека не был похож…

Свет уже не только бил мне в лицо — второй фонарь загорелся сзади — так что мне видно было, что я сражался с одноглазым, без уха бородатым бродягой. Его волосатое, отвратительное на вид тело было испещрено множеством ссадин и шрамов. Бродяга тяжело дышал, из носа у него текла кровь.

— Я тебя, — говорил он тупо, — вот я сейчас тебя… с дерьмом смешаю…

Мне вдруг стало смешно. Все… и мое бегство, и мой ужас на свалке под лучом прожектора, и страшная схватка в темноте — все это кончилось глупыми словами какого-то ублюдка.

— Успеешь, — продолжал женский голос, — и я, обернувшись, увидел странное существо.

Представьте себе женскую голову — с четкими, будто вырезанными из мрамора чертами белого, молочного лица. Глаза этой женщины были велики и казались светлыми, но при том освещении я не смог угадать их цвета. Зато волосы были черные — пышной гривой они окутывали лицо и тяжелыми волнами стекали к плечам… но мои глаза напрасно искали эти плечи — голова той женщины существовала как бы сама по себе, потому что тело, должное поддерживать ее, принадлежало горбатой карлице, так что даже выпрямившись, та женщина не достала бы мне до пояса.