Приятно было вновь почувствовать под ногами легкое покачивание палубы. Неприятно было иное - шпионки явно ошиблись каютой.

– Это... чего это? Кто?
– потрясенно пробормотал служивый человек в гимнастерке с распахнутым воротом.

– Не "это", а сестра милосердия, - мрачно объяснила Катрин. На ней действительно было импровизированное сестринское платье - строгой формы одежды у медперсонала все ж не имелось, возможны допущения. Но косынка с красным крестом вполне настоящая. Что тут недоумевать?

– Дык...
– солдат был немолодой, повидавший, но внезапное явление красивой незнакомой сестрицы в узком кругу пароходной команды и пассажиров, да еще прямехонько в каюте, его заметно потрясло. Второй служивый пялился на сестрицу не менее ошалело. В принципе, можно понять.

– Мужчины...
– проворковала оборотень, давай понять, что на нее тоже позволительно глянуть.

– Ох!
– хором сказали служивые мужчины, обернувшись к восхитительному видению.

Катрин двинула ближайшего кавалера по затылку рукоятью маузера. Бедолага бухнулся на колени, его сотоварищ, потрясенный чредой абсолютно необъяснимых событий, глянул на него и в свою очередь схлопотал по темени мешочком дроби - оборотень навострилось вертеть полугуманным оружием весьма ловко.

Оглушенных воинов свалили на жесткий, оббитый кожей диван и положили рядом дубовое диванное навершие.

– Несчастный случай, мебель буржуйская, ненадежная, можно сказать, предательская! Отлежатся, - заверила Лоуд, помахивая кистенем.
– Душновато здесь.

– Слушай, с какой стати?!

– Так лето, чего ты хотела.

– Я не об этом.

– А, так ошибочка стандартная: каюты, общаги, камеры тюремные и камеры хранения - они шибко похожи и тесно нагромождены. Различия в номерках, а номерки, они...

– Что ты хихикаешь? С какой стати я перед сомнительными военнослужащими наготой сверкать должна?

– Это не ты, а я сверкала. И не наготой, а стрингами. И вообще, что мне было делать? Внезапность, импровизация, полет фантазии. Подцепила наглядный образец. Они так восхитились тобой одетой, что грех было парнишек не порадовать. Мы ж им по башке, считай, ни за что дали. Пусть хоть глянули. Не будь ханжой!

– Во-первых, узреть себя со стороны и в неглиже довольно странно. Во-вторых,...

– О, поехала арифметика. Что за самомнение такое перераздутое? Блондинка, она и есть блондинка - на нее все клюют. Вот ты сама выпустила прядочку из-под косынки этак откровенно эротичненько, а на других сваливаешь, - обвиняюще ткнула оборотень перстом с ухоженным ногтем.

– Ладно, потом поговорим. Сейчас-то ты чего в этом образе?

– Ты мне зубы заговариваешь и от дела отвлекаешь, - Лоуд превратилась из длинноногой неприличности в балтийского матроса: квадратного телосложения, в широченных клешах, сдвинутой на затылок бескозырке - на ленте значилось воинственное "Хорь".
– Как смотрюсь? Могу для интеллигентности бородку добавить.

На обветренной физиономии появилась шкиперская бородка.

– Все равно зверовато, - покачала головой Катрин.
– Напугаешь.

– На контрасте сыграем. Ты - милосердность, я - серьезный намек на текущие обстоятельства, - оборотень похлопала по рукояти заткнутого за ремень огромного "смит-вессона" с перламутровыми накладками на рукояти.

– Ты - чересчур театральный намек.

– Еще раз тебе объясняю - люди верят постановочности. Она, акцентированная театральность - она понятная. А вот тебе, если ты будешь так очами сверкать, никто и близко не поверит, будь ты хоть насквозь реалистичная. Это в голых блондинок охотно верят, а в серьезных и мозговитых - фигушки!

– Ладно. Мы вообще к цели, наконец, попадем или как?

– Плевое дело, - оборотень молодцевато закусила ленты бескозырки и высунула башку в открытый иллюминатор.
– Во, на спасательном кружалке начертано "Русь", часовой торчит на корме. Следовательно, все правильно, нам нужна каюта через одну.

– Логики не уловила, - призналась Катрин.

– Чего тут ловить? Чай не палтуса вываживаешь. В соседней каюте дверь распахнута и ее стул придерживает, зато в следующей голоса, молодые-дамские. Много ли на двухпалубном речном корыте с названием "Русь", молодых дев, не ругающихся матом через слово?

– Понятно, пошли...

Высокая сестра милосердия и коренастый матрос деловито прошагали по палубе - расслабившийся в тени тента часовой не оглянулся. Гости скользнули в каюту, л-матрос тут же притворил дверь.

Что можно сказать... Узнать всех семерых по фотографиям вполне можно, в то же время вживую они производили совершенно иное впечатление. Возможно, ореол мученичества отсутствовал. Что и понятно. Лица девушек, молодые, без всяких там теней трагического будущего, болезненный мальчик... Отец семейства в своей полевой полковничьей форме показался более густобородым, мамаша - отяжелевшей.