– Чехов уже умер. Кажется в девятьсот четвертом...

– Ага, значит явное несоответствие с основной "калькой", - Лоуд зашуршала газетой.
– Уже интересно.

– Но это не Чехов...
– Катрин осознала, что купилась.
– Полагаешь, все равно интересен?

– А с чего иначе мы битых пять минут о нем толкуем?
– л-кавалер выдернул за цепочку часы, вдумчиво прослушал первые такты мелодии и захлопнул крышку - часы были отнюдь не иллюзорные, золотые и новые. Видимо, новообретенные - оборотень тяготела к точным механизмам.
– Давай рассуждать здраво. Мы понятия не имеем, как выглядят искомые нами лица. Но однозначно они склонны к авантюрам. Подойти к тебе - такой влекущей, холодной и опасной, разнузданной и недоступной - явная авантюра. Вот и проверим. Давай, отрывай корму от стула, авось не развалишься.

* * *

К бару она пошла. Абсолютно европейские свободные манеры - в Петербурге одинокое питие дам у стойки еще не привилось. Но она определенно русская - есть нечто этакое в лице и улыбке. Берет бокал светлого вина, стыдливо именуемого в меню "морс Летний"...

Алексей Иванович аккуратно отправил в рот последний ломтик "прошутто ди Парма". Что ж, судьба. Никакого флирта - исключительно интерес литератора и поэта. Атавизм - с литературой покончено!
– но в данном случае простительный.

– Прошу извинить за любопытство - крымское у вас в бокале? Оттенок показался весьма знакомым.

Не вздрогнула, обернулась в полнейшем спокойствии:

– Да вы знаток. Массандра. Ностальгия, знаете ли.

– О, так вы крымчанка?
– уже машинально продолжил обдуманное удивление Алексей Иванович.
– Предположу Ялту - не ошибусь?

Вблизи ее глаза показались абсолютно неземными: в столь пронзительные изумруды - завораживающе живые, меняющие оттенки от нежной зелени майского луга до угрюмой хвои векового соснового бора - поверить невозможно!

Алексей Иванович судорожно напомнил себе что женат, что не время, и вообще он проклят и забыт.

– Ялта?
– слегка удивилась незнакомка.
– Едва ли. Севастополь мне почему-то ближе.

– Балаклава!
– торжествующе воскликнул бывший писатель.
– Несомненно! Загар вас выдает. Случайно с Александром Ивановичем не знакомы? Вы - совершеннейший его персонаж.

– Александр Иванович?
– в замешательстве переспросила незнакомка.
– Увы, не могу припомнить.

– Александр Иванович Куприн, - снисходительно улыбнулся Алексей Иванович.
– Есть, знаете ли, такой небезызвестный литератор.

– О, сразу не сообразила. Как же, "Поединок", "Штабс-капитан Рыбников"... А я, значит "совершеннейший его персонаж"? Пардон, из "Ямы", что ли выбралась?

Ни тени смущения, непоколебимо уверена в себе, не так юна, как казалось издали и в лице легчайшая неправильность - должно быть в детстве упала и рассекла бровь. Но страннейшим образом, все эти незначительные недостатки превращаются в необъяснимое очарование.

– Господи, но почему же непременно "Яма"?!
– засмеялся бывший поэт.
– Я говорил лишь о яркости и уникальности образа.

– Польщена, но этак и до тургеневских барышень недалеко, а они меня смущают чистотой и стерильностью. Послушайте, а я вас, наверное, знаю. Не соизволите представиться?

Алексей Иванович извинился и назвался.

– Вот теперь узнала, - она легким движением обвела свой точеный подбородок.
– Без бороды внезапно помолодели и не такой уж сухой академический классик. Кстати, знаете, одна моя очень хорошая знакомая пыталась понять русскую душу и русский язык по вашим книгам.

– Удалось?

– Едва ли. Русские вообще неудобны для восприятия и классификации.

Алексей Иванович глотнул летнего вина и горько кивнул:

– Да, мне недавно ткнули: "да, скифы вы, да, азиаты вы".

– С раскосыми и жадными очами? Известные строки, но заведомо запутывающие нескифских читателей.

– Помилуйте, но отчего же строки "известные"?!
– изумился Алексей Иванович.
– Уж мне бы не знать.

– По слухам это некто А. Блок, тоже вроде бы небезызвестный литератор, - улыбнулась незнакомка.
– Думаю, окончательного варианта стихов еще нет, почитатели цитируют варианты. Кстати, там "да, скифы мы!". И азиаты тоже мы. По-моему, так куда логичнее.

Алексей Иванович кивнул и залпом допил вино. "Мы"! Именно "мы". Жестокий и справедливый приговор...

Её - насмешливую и абсолютно нездешнюю - звали Екатериной Олеговной. А угрюмый кавалер оказался вовсе не любовником, а кузеном, рыботорговцем и пламенным инициатором выведения новых пород черноморской султанки.

Танцевать Екатерина умела, но, очевидно, не любила. Ее узкая талия казалась твердой, будто затянутой в рыцарский корсет, но ладонь Алексея Ивановича угадывала скрытую гибкость, и от этого ощущения (и от выпитого спиртного) слегка кружилась голова.