Прошли двором в арку - срезанный замок мирно висел на своем месте. Андрей-Лев открыл калитку, выглянул на улицу:

– Чисто!

Сложили приклады, отстегнули магазины, спрятали пулеметы, уже мирными обывателями вышли на улицу.

– Тьфу, палку забыл, - спохватился Гаолян.

Он вернулся за припрятанной у ворот тростью, а Андрей-Лев, морщась, покосился на Борьку и спросил:

– Ты зачем столько стрелял? И по раненым. Всех насмерть хотел? Какие они вояки, если подстреленные?

– По раненым я ни разу не пальнул, - угрюмо возразил Борька - ладонь жгло просто зверски.
– А что мне на юнкеров смотреть да улыбаться, что ли? Они мою мать пожалели? Меня пожалеют? Или твоих в Торжке пожалели?

– То другие мерзавцы были, - все больше бледнея, напомнил инженер.
– Я тебя не виню. Просто понять хочу - мы уже до конца оскотинились, или еще дичаем? Они же там совсем сопляки.

– Ты Бориску еще возрастом попрекни, - ковыляя из подворотни, одернул инженера Гаолян.
– Вы вовсе сдурели? Один палит как заведенный, не остановишь, другой вопросы умные задает - самое время нашел. Уходим живо!

Боевики благополучно вышли на Пантелеймонскую. Выстрелы за спиной стихли, где-то выла перепуганная собака, нагоняла уныние. Рука у Борьки болела - казалось, уж до зубов прохватывает. Гаолян велел показать ладонь, ругать не стал, приказал лечить "по-проверенному". Борька отошел к стене, поскуливал, тужился, - жгло еще острое, взвоешь громче того кобеля.

– Довоевался, снайпер обоссаный?
– спросил дядя Филимон.
– Перчатки-то где?

– Там забыл, кажется, - баюкая ладонь, признался Борька.
– На подоконнике. Жарко было, положил, ну и...

Подзатыльник был заслуженным, но все равно обидным.

– Все, поковыляли лечиться, - вздохнул Гаолян.
– Выгнать бы тебя, оболтуса, из группы. Да только куда? Вместе начали, вместе и покончим.

* * *

К месту событий шпионки, естественно, опоздали. Сначала извозчик заупрямился, потом лошадь отказывалась "поспешать", и насовать кобыле в шею, по аналогии с хозяином, было делом бесполезным, ввиду преклонного возраста представительницы гужевого профсоюза.

Лошадь делала вид, что рысит по просторной Надеждинской.

– Даже к финалу не успеем, - злобно предрекла Катрин, прислушиваясь.
– Нужно было ногами рвануть, быстрей бы было.

– Одинокая дама, бегающая по улицам - вызов общественной морали, - напомнила Лоуд.
– Да и вообще, ну, пулеметы, - эка невидаль. Понимаю, ты встрепенулась, вдохновилась, но стоит ли так лететь навстречу любимым звукам? Успеешь еще под пульки. Кстати, эти пулеметки вообще какие-то неурочные, сомнительные.

– В том-то и дело. Это вообще не пулеметы. Вернее, это - ХАРАКТЕРНЫЕ пулеметы. Их здесь вообще не должно быть. Я этот звук неплохо помню.

– Ага, начинаю понимать. Но тем более, нельзя же сразу напрыгивать, вдруг мы их вспугнем?
– намекнула крайне предусмотрительная по линии огнестрельных боестолкновений оборотень.

– Да уже упустили, - вздохнула Катрин.
– Теперь ищи по следам, а они остывают быстро. Нужен нам нормальный транспорт.

– "Лорен-Дитрих"! Мне рекомендовали - отличная колымага!
– немедленно припомнила Лоуд.
– Шестьдесят лошадиных сил и никого в шею пихать не надо.

Извозчик на очередной тумак никак не отреагировал - был рад, что стрельба затихла.

Глава восьмая. Маневрирование сил и средств

Ново-Косой переулок

46 часов до часа Х.

– Дальше не пущают, - намекнул извозчик.

– Что значит "не пущают"?!
– возмутился л-пассажир.
– Не старые времена, чтоб не пущать. Тем более мы для выказывания помощи, а не абы как!

Впереди люди в шинелях толклись вперемежку со взбудораженными гражданскими, видимо, наблюдалась попытка выстроить оцепление, но неубедительная, ввиду полного хаоса и растерянности. К истошным крикам дальше по улице пробивались грузовички "карет скорой помощи", какие-то верховые, бежали солдаты...

– Прапорщик, наш полковник цел?
– высунулся из пролетки л-господин, предупреждая попытку шагнувшего наперерез офицера, задержать экипаж.