Клэр сложила руки будто бы в молитве, но только тревожно вздохнула и спросила:

— Что теперь будет, Кристофер?

Шелли пожал плечами; он сидел прямо, обратив взгляд в потолок, и, не отводя взгляда, тихо сказал:

— Я каждый день должен быть готов к тому, что меня призовут.

— То есть…

— Да, это означает, что мы должны будем вернуться в Англию. — Шелли сказал «должны будем»; теперь, когда ему грозил призыв, эта страна показалась ему настоящим раем. Когда Шелли прибыл сюда два года назад, они с Клэр зачеркивали дни в календаре и считали, сколько еще им придется пробыть здесь; но это быстро прошло. С тех пор, как они переехали, они почувствовали себя как дома. И казалось, в этот момент они думают об одном.

— О Саид, — тихо спросил Омар, — если вам придется уехать, что станет со мной?

Профессор молчал. Омар мог предположить, что это означает. До сих пор его не волновала война, но теперь она коснулась его, и он испугался, что не сегодня-завтра окажется на улице, без работы, без крыши над головой, и он проклинал войну.

Недели проходили для Омара между надеждой и сомнением, в сознании собственной беспомощности. Хотя профессор и обещал ему позаботиться о нем в том случае, если самому ему придется покинуть Египет, Омар знал, что в нужде каждый сам за себя. Между тем ситуация обострилась; и в кафе, и на улицах люди говорили об одном: к чему это приведет?

18 декабря во всех публичных местах города, на дверях учреждений и ведомств появились желтые плакаты:

На следующий день английскими войсками был смещен кедив Аббас Хильми, находившийся в Константинополе, и его место занял принц Хусейн Кемаль, старший из принцев рода Мехмета Али, называвшийся с этого момента султаном Египта.

По дороге в Дер эль-Медину профессор получил назначение в Сирию. В Сирии находились части турецкой армии, и англичане опасались удара в направлении Суэцкого канала. По пути домой Омар и Шелли, ехавшие молча, увидели автомобиль британской армии с громкоговорителем. На крыше автомобиля, катившегося по улицам со скоростью пешехода, был укреплен рупор, из которого громче, чем пение с мечети, неслись обрывки музыки, прерываемые призывами вступать в египетский рабочий корпус.

Через два дня Омар ехал в поезде, направлявшемся в Каир.

Он думал, что просто предоставляет себя в качестве рабочей силы, на самом же деле в тот момент он продал свою душу. Но тогда Омар еще не подозревал этого. За деньги и черт танцует, а два фунта в неделю — немалые деньги для шестнадцатилетнего мальчика. Весь поезд состоял из купе четвертого класса, но Омара это не смущало, ведь он никогда не путешествовал в третьем. Смутило его скорее то, что добровольцев загоняли в вагоны, как телят на бойню. Хороший заработок, бесплатная пища и крыша над головой привлекли тысячи добровольцев; они съехались отовсюду: из Асуана, Ком Омбо, Эидфу и Арманта, Куса и Кены, и их конечной целью была Исмаилия, город на берегу Суэцкого канала. Оттуда, согласно их задаче, они должны были прокладывать железнодорожную линию через Синайскую пустыню.

За два дня, в течение которых продолжалось путешествие, добровольцев лишь дважды выпускали из вагонов, да и то посередине прогона, для того, чтобы справить естественную нужду. Кормили их в пул и сухарями, лепешками из муки второго сорта и поили чаем из жестяных кружек — по четыре штуки на купе. О сне можно было забыть — как днем, так и ночью. Одни горланили песни, другие рассказывали непристойности. Потерянный и вырванный из привычной среды, Омар сидел на своем свертке и пытался прогнать мрачные мысли. Он думал о том, чтобы покинуть в Исмаилии стройку и отправиться искать свою судьбу; но куда приведет его этот путь?

Ранним утром, когда на востоке в красноватом мареве вставало солнце, поезд достиг Исмаилии. Британские полковники резко выкрикивали команды, которых никто не понимал. Наконец им удалось расставить новобранцев перед вокзалом блоками по триста человек.

По узким улочкам города, низкие домики которого казались наполовину разрушенными, гулял пронизывающий ветер. Перед домами стояли корытца с тлеющими углями, горы мусора высились повсюду, запах стоял отвратительный. Завернутые в одежды женщины с привязанными за спинами детьми испуганно прошмыгивали в низкие двери, другие же, напротив, выйдя из домов, потешались над мужчинами и провожали их непристойными жестами. Мальчики прыгали возле колонн солдат, пытаясь идти с ними в ногу. Дворняжки лаяли, куры в ужасе лезли друг на друга. Так новобранцы достигли огромного палаточного лагеря на окраине города.

Вокруг плаца, обрамленного британскими флагами, в шахматном порядке выстроились ряды грязно-зеленых длинных палаток, их было около трех тысяч в общей сложности, среди них складские палатки, открытые загоны с верблюдами, мулами и ослами, резервуары с водой и отгороженные уборные.

Синай между Суэцем и заливом Акабы представляет собой каменную, похожую на степь пустыню, на юге переходящую в горы, на севере — плоскую с лишь изредка встречающимися оазисами пальм, мальвы и саксаула. В ней водится множество диких зверей, газелей и коз, по ночам подвергающихся нападениям гиен и шакалов, а также ядовитых змей. В этой враждебной человеку местности зимними ночами температура опускается до нуля градусов, днем же нестерпимо палит солнце.