Шрифт:
— А я еще не студент — вольнослушатель.
— Вот и стенографируй все. А мы тебя вытащим экстерном прямо на инженера. Приходи на лекцию Шумилова. Народу будет тьма. Мы тебе место займем. Стенографисту положено. А вечером милости просим к нам. Мы песни поем, фасоль варим.
Саша всмотрелся в Таню. Заметил, что она самоутверждалась во всем: и короткой стрижкой под курсисток прошлого века, и надменно вздернутым носиком, и грубой солдатской шинелью, словно заменявшей ей гусарский ментик с эполетами.
— Ее прозвали солдатом, — рассказал про нее Саше вертлявый парень с усиками. — Когда в роще над Томью какой-то негодяй захотел проверить, какого солдат батальона — мужского или женского, то получил такой ловкий удар в причинное место, что долго отлеживался в кустах. Так что ты смотри, не зарывайся.
Предупреждать Званцева не требовалось. Он вообще не собирался зарываться, уподобясь крыловской лягушке, пытавшейся раздуться до толщины быка. Для него главное — получить знания, перейти в студенты, а не казаться выше других и давать повод отлеживаться над Томью в кустах за собачью похоть.
Аудитория № 1 — самая большая в институте, где читались лекции общего курса всех факультетов, и механикам, и горнякам, и строителям. Здесь проходили студенческие сходки. Вот и сейчас в нее, переполненную до отказа, ломились желающие послушать прославленную лекцию профессора Шумилова. Сегодня он начинал читать «Исчисление бесконечно малых». Пришли не только первокурсники, но и со старших курсов, даже из университета и других учебных заведений нагорной части города.
Молодые люди толпились в дверях, заняли все проходы между столами-партами. Расположенные амфитеатром, они поднимались к самому потолку.
Запоздавшему Саше Званцеву пришлось пробираться в верх зала чуть ли не по буйным головушкам студентов, сидящих на ступеньках. И он, приложив сноровку, добрался все-таки до своих новых друзей.
Беседа с профессорами, где он так крепко и дерзко держат себя, и борьба с тачкой, как бы воздавшей ему по заслугам, не прошли для него бесследно. Он был полон решимости — учиться и еще раз учиться, не отступая, но и не выпячиваясь.
Широкой улыбкой поблагодарил он ребят за занятое ему место.
У доски, простиравшейся почти от стены до стены, появился невысокий элегантно одетый, с подстриженной бородкой профессор Шумилов. Сегодня он удивил всех. Не написав ни одной формулы на длинной доске, он предупредил аудиторию, что прежде познакомит студентов с великими умами, которым они обязаны высшими знаниями:
— Морской пролив разделял Британские острова и Европейский континент. В одно и то же время в XVII веке по обе его стороны жили два корифея, сделавших фундаментальные открытия в области математики, физики, философии и других наук. Обстановка того времени не способствовала их общению. Письма, которыми они обменивались, достигали большого изящества и порой драматизма. Я передам содержание только двух из них:
«Его высокопревосходительству Президенту Лондонского королевского общества лорду Исааку Ньютону с изъявлением совершенного почтения.
Достопочтенный сэр! Нет в науке, которой мы оба так преданы, достаточно точных определений, чтобы полностью оценить достоинство, глубину и значение ваших последних работ, с которыми я имел честь ознакомиться.
Особое удовлетворение доставило мне широкое использование вами моего математического метода дифференцирования и интегрирования, без чего нельзя обосновать ваши великие открытия, и вы правильно сделали, воспользовавшись моим новшеством во славу вашего древнего рода с устрашающим гербом — белым человеческим черепом и скрещенными костями на фоне черного щита.
Надеюсь не разделить участь этого символа, и пребываю в совершеннейшем к вам почтении,
преданный вам Лейбниц».Шумилов только пересказывал письмо ученого, но искусством оратора создавал впечатление, будто слушатели сами держат письмо в руках, читают его на том языке, на каком оно написано, и даже видят перед собой его автора в завитом, модном по тем временам седом парике.
— Теперь второе письмо. Письмо человека, которому мы обязаны не только «биномом Ньютона» и открытым им законом природы, давшим нам понимание, почему и как любой предмет, начиная с яблока и кончая всадником, свалившимся с лошади, падают на землю — законом всемирного тяготения, но и множеством других открытий. Письмо его начинается так:
«Достопочтенный профессор Лейбниц, гордость европейской науки!
Я счастлив был узнать, что открытый мной метод дифференциального исчисления помог вам обосновать такие ценные открытия, как природа света, в равной степени и корпускулярная и волновая, и охотно извиняю ваше заблуждение считать мой метод дифференцирования и интегрирования своим, наряду с другими вашими фундаментальными открытиями, которые послужат на пользу человечеству.
Ваш интерес к геральдике, к которой я отношусь пренебрежительно, как и к моему ископаемому гербу, говорит об уважительном вашем отношении к фантазии моих находчивых предков, породивших грозный герб, чтобы самим спокойно заниматься науками или богословием.
Кстати, у меня побывал русский царь Петр. Этот великан заинтересованный не столько моим гербом, сколько моими работами по баллистике, предложил мне служить при нем. Поняв, что его величество привлечен не столько законом полета тела в разных средах, а прицельной стрельбой ядрами из пушек с кораблей, служить ему я отказался.
Но, поскольку царь крайне симпатичен мне, и нужные ему исчисления траектории полета связаны с ускорением в стволе — второй производной от его длины по времени, что не раз заимствовалось вами из моих работ, возможно, предложение царя привлечет вас украсить вновь научными лаврами вашу бесценную голову.
Пребываю с верой в ваш исполинский талант ученого, и с предельным уважением,
Исаак Ньютон».