– Так куда мы?
– спросил Малкольм.

– У тебя есть заветное место?

– Думай, думай, думай…

Малкольм принялся ходить из стороны в сторону, щелкая себя пальцами по лбу и вискам.

– Думай, думай, думай… Думай о хорошем… О да…

– Что?
– нетерпеливо спросил Румпель.

Малкольм остановился и вкрадчиво заговорил:

– В детстве отец продал меня кузницу в подмастерья. Простояв весь день на ногах у горна я отходил ко сну и внушал сам себе: думай о хорошем. И во сне я переносился на чудесный остров, где все невозможное становится возможным.

– И как он назывался?

– Нетландия.

– Тогда нам туда, - Румпель протянул отцу волшебный боб.

Малкольм бросил боб на дорогу и открылся портал, подсвеченный зеленым магическим светом. Такой же, в котором года полтора назад скрылся «Веселый Роджер».

– Я не уверен, что он существует, - усмехнулся Малкольм и взял сына за руку.

Штильцхены скрылись в портале. Улица скрылась в белом тумане, Белль перенесло в новое видение.

На этот раз это был лес. Непривычно густой. У Белль зарябило в глазах от оттенков зеленого. Перед ней стояло высокое громадное дерево, под которым сидел Румпель, сжимал к руках куклу и задумчиво смотрел в пустоту. Вдруг откуда-то сверху упал ботинок. Румпельштильцхен вскочил, присмотрелся к ботинку и глядя в верх несколько раз громко крикну:

– Папа! Папа! Папа!

Кукла теснее прижалась к груди, слезы покатились по детским щекам. Совсем отчаявшись и испугавшись Румпель присел и разрыдался.

Малкольм показался спустя некоторое время.

– Что стряслось, Румпель?

– Я боялся, что ты погиб, - утер слезы Румпель.

– Все хорошо, хорошо!

– Ты достал пыльцу?

– Нет, - Малкольм сокрушенно покачал головой, - Ты был прав. Люди не летают. Нетландия, она для детей. Взрослым тут не место.

– Тогда мы найдем другое место. Главное, что мы вместе.

Оптимизм, прозвучавший в его голосе, заставил Белль печально улыбнуться, но, несомненно, она его не разделяла, прекрасно зная что должно сейчас произойти.

– Все не так просто, - сказал Малькольм, понизив голос, - В любом краю я примусь за старое. Мне никогда не стать путным отцом. Я безволен.

– Я не понимаю…

– Я могу остаться здесь. И летать. Так же, как в старые времена.

– Как это возможно?
– недоумевающе спросил Румпель.

Белль увидела, как за спиной Румпеля, черная и страшная, возникла тень Пэна.

– Избавившись от единственного препятствия, - жестко ответил сыну Малкольм, - Тебя.

Тень вцепилась в Румпельштильцхена, Румпельштильцхен в отца.

– Чудовище! Помоги!
– закричал он.

– Он — мой друг!
– резко выпалил Малкольм, - Это единственный выход для меня. У детей детей не бывает. Смирись. Без меня тебе будет лучше…

Малкольм разжал пальцы Румпеля, позволяя своему другу унести своего ребенка прочь. Тряпичная кукла, которую тот сжимал в руке упала на землю, под ноги Белль и возрожденному, обновленному, юному Малкольму, далее прославившемуся как Питер Пэн. На этом воспоминание оборвалось.

========== Глава 4. Прялка и смерть ==========

Увиденное произвело на Белль сильнейшее впечатление. Глаза щипало от слез, одно веко болезненно дергалось, да и сама она едва могла дышать. Хорошо, что руки ее были холодны, как лед: она немного успокаивалась, когда прижимала их к разгоряченному лицу.

Хватит. С нее хватит. Под аккомпанемент собственного сердца она медленно передвигалась в тумане, стараясь ничего ненароком не задеть. Испуганное лицо маленького Румпеля, уносимого тенью Пэна, застряло в ее сознании, и что-то подсказывало ей, что это еще не самый страшный эпизод в его жизни.

Однако, ничего не может длится бесконечно, а то, чего мы всеми силами стараемся избежать, как правило случается наверняка. Белль опрокинула прялку. Маленькую ветхую самопрялку, которую она видела в доме тех старых дев, ту, за которой Румпельштильцхен начал свое обучение прядильному мастерству. Машинально, забыв о своем непоколебимом решении, она поставила прялку на место, если таковое имелось у вещей в этой туманной бесконечности, и перенеслась в новое видение.

Это был опять дом старых прях. За окном шел снег, но внутри кажется было тепло. Скрипела прялка. За ней сидел Румпель, но уже не тот мальчик, которого Белль наблюдала прежде, а старше. Двенадцать - тринадцать лет. Черты лица четче оформились, волосы отросли и были длиннее, чем у Голда. Одет он был очень просто, по-крестьянски.

Румпельштильцхен не поднимал головы, не отрывал от работы глаз, беззвучно шевелил губами, будто что-то считал или проговаривал про себя текст, который никак нельзя забывать. Его воспитательницы, которые, если честно, немного пугали Белль, находились здесь же. Одна следила за едой в печи, вторая что-то шила.

– Не ленись прясть, хорошо оденешься. Моя мама всегда так говорила, - сказала та, что шила, - Не ленись прясть, хорошо оденешься. Ты согласен, Румпель?

– Отстань от мальчика, - улыбнулась другая, - Он не любитель отрываться от работы. Качество весьма достойное.