Входит парень со стопкой медицинских бланков под мышкой. Он мельком смотрит на нас. Потом, заметив моего пса, смотрит еще раз, внимательнее. Не говоря ни слова, разворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь. Мы с Джули обмениваемся удивленными взглядами.

— Это был врач?

— Неужели врач мог так хлопнуть дверью? Кто же это был?

Парень с виду похож на араба, и у меня падает сердце: кажется, повторяется эпизод в магазине. «Никаких собак! Собакам нельзя находиться возле еды!»

Час дня. Операция назначена на два. У нас нет времени. В дверь стучат, входит медсестра. Мы спрашиваем ее: неужели человек, который вылетел отсюда, — это кардиолог?

— Боюсь, вам придется уйти, — отвечает она.

— Это был врач? — повторяет Джули. — Сюда приходил кардиолог?

В определенные моменты лучше не становиться у нее на пути.

Кажется, медсестра совершенно раздавлена.

— Да. Но он сказал, что не примет вас, пока вы не выведете собаку.

Я сижу, скорчившись в своей коляске: от стресса боль усиливается. Нэпал чувствует это. Моя боль причиняет ему страдания. Подняв голову, пес тычется носом мне в ладонь, пытаясь успокоить меня, но эту ситуацию нельзя оставить просто так.

— Нам нужны результаты, — говорит Джули, — и мы без них не уйдем.

Медсестра говорит, что постарается все уладить. Через несколько минут возвращается кардиолог. Он был зол, когда хлопнул дверью, теперь же его просто трясет от гнева или страха. Я тоже готов взорваться. Только присутствие Джули помогает мне держать язык за зубами.

— Дайте нам результаты, пожалуйста, и мы покинем больницу, — говорит Джули, протягивая руку.

— Нет, я отправлю их по факсу вашему хирургу, — отвечает Джули врач, не сводя при этом глаз с моего пса. — Я отправлю их по факсу, — повторяет он.

— Кажется, вы не поняли, — упорствует Джули. — Сегодня в два у моего брата операция. До нее остался час. Нам нужны результаты. Операция сложная. Ему будут ампутировать ногу. Нам нужно знать, выдержит ли его сердце. Вы можете просто сказать, все ли в порядке?

— Нет. Я вам уже ответил: я пришлю результаты по факсу вашему врачу.

Я пытаюсь его задобрить:

— Господи, мне просто нужно знать, все ли в порядке! Операционная бригада ждет!

Кардиолог качает головой.

— Я не буду говорить с вами, пока вы не выведете собаку.

Джули смотрит на меня. Я вижу в ее глазах боль и возмущение.

— Хочешь, я выйду с Нэпалом на лестницу, чтобы ты мог получить результаты?

— Нет, ни в коем случае. Не хочу.

Я поворачиваюсь к врачу.

— Моего пса обязаны пускать со мной повсюду. Это закон. Акт тысяча девятьсот девяностого года. Вы хоть знаете это?

— Собака… Собака в моем кабинете противоречит санитарным нормам.

— Я мог бы… Знаете, что я мог бы сделать? Вы нарушили закон!

Джули встает и говорит, что нам пора. Она выходит из кабинета, я выезжаю, и тут врач идет на попятный.

— Знаете, я прошу прощения, просто я хотел, чтобы собака…

Мы захлопываем за собой дверь, и конец фразы не слышен. Если честно, мне плевать, что он сказал. По закону мы можем подать на доктора-собаконенавистника в суд и пустить его по миру.

К нам сбегается медперсонал. Им очень стыдно за этот инцидент, и они почти так же злы, как и мы.

— Вы можете подать в суд.

— Да, вы можете подать в суд на основании Акта тысяча девятьсот девяностого года.

— Вам просто необходимо это сделать.

Конечно, мы могли бы хоть десять раз подать в суд на этого кардиолога, но мы не из таких. Кроме того, сейчас на кону мое здоровье. Более того, моя жизнь. Именно об этом нужно думать.

Джули отвозит меня обратно в «Бейлор». Результаты пришли по факсу. Инфекция не затронула сердце. Операцию не отменят.

Съезжаются родственники. Брат, взяв черный фломастер, пишет на моей ноге ниже колена: «Если найдете, просьба вернуть», мой телефонный номер и другие контактные данные.

Сестра пишет: «Эта нога недостаточно сексуальна для меня».

При помощи юмора мы, как и раньше, пытаемся преодолеть тяжелую ситуацию. Но, по правде говоря, не существует способа подготовить меня к предстоящему. Пусть я сидел в инвалидной коляске — все равно у меня оставалось все мое тело. Все мои конечности сохранились. И была — пусть даже крохотная — возможность снова встать на ноги. А после ампутации…

Ближе к концу операции выходит одна из медсестер, чтобы поделиться новостями с моей семьей. Операция прошла хорошо — если так можно сказать, когда человеку отрезали половину ноги. Медсестра — немолодая женщина. Кажется, она разделяет семейное чувство юмора Морганов.