– Купи мятные конфеты, отбивай запах пива и больше ничего спиртного не бери в рот. Сможешь?

– Ради отпуска могу, но как вы можете помочь? Среди нашего начальства есть знакомые?

– Нет, сынок, такие вещи по знакомству не делаются. Твой отпуск сам заработаешь. Я только подскажу, что надо делать, и помогу. Значит, через неделю я тебя буду ждать у себя в мастерской. На центральной улице нашего города ты был?

– Где кинотеатр на площади? Да, был.

– Там чуть дальше кинотеатра есть вывеска «Фотоателье».

– Знаю. Наши ребята туда заходили, фотографировались. Меня мой брат фотографирует.

– Вот я работаю в этом фотоателье. Зайдешь, заодно и тебя сфотографирую, пошлешь, точнее, понесешь своей любимой девушке.

К одноэтажному зданию солдатской столовой идет стрелковая рота, чеканя шаг. Старший сержант Поцелуев командует:

– Рота, стой! Справа по одному в столовую шагом марш!

И все солдаты, четко выполняя команду, заходят в столовую. За стрелками со стороны казарм идет строй сводной роты без строевого шага, вразвалочку, одеты разношерстно: кто в рабочих комбинезонах, кто в гимнастерках, у кого пилотка на голове, у кого под ремнем, многие в руках держат рукавицы и почти у всех не застегнут воротничок. Рядом шагает сержант в рабочем комбинезоне, за поясом – рукавицы. Он вытаскивает из кармана тетрадь, открывает на ходу, проверяет, кто сколько потрудился, и кричит:

– Медведев!

– Я Медведев, – отвечает из строя ефрейтор Медведев.

– Твоя бригада сегодня меньше всех потрудилась. С обеда пойдете на разгрузку вагонов на склад номер тридцать. Туда подали два вагона. Остальным переодеться и на политзанятие.

Подойдя к двери столовой, сержант скомандовал:

– Рота, стой!

– Слева по одному за мной! – крикнул направляющий высокорослый солдат Силютин и побежал к двери столовой, остальные двинулись за ним, не дожидаясь команды сержанта, и у входа в столовую создали толкотню.

– Силютин! – крикнул сержант.

Верзила Силютин, пропустив остальных, из тамбура столовой высунул голову и ответил:

– Я Силютин.

– Завтра нам троих послать в наряд в столовую. Думал, кого же послать. Вот ты подбери еще двоих, пойдете в столовую.

– Фу! – выразил свое недовольство Силютин и скрылся за дверью.

Солдаты стрелковой роты заняли места у длинных столов с пристроенными с двух сторон скамейками, стоят руки по швам и ждут команды.

Звучит команда Поцелуева:

– Садись! Приступить к приему пищи.

Солдаты открыли кастрюли; одни, взяв половник, стали разливать борщ по тарелкам, другие стали передавать эти тарелки друг другу.

А солдаты сводной роты зашли и разбежались кто куда. Кто быстрей за стол, кто к умывальникам, что у прихожей, а ефрейтор Антонов подошел к окошку раздачи и позвал брата, который отрабатывал наряд вне очереди.

Петр в брезентовом фартуке, без головного убора, с засученными рукавами подошел к окну.

– Паш, я тебе купил открытку, она у меня в тумбочке, – поторопился сообщить Петр. – Вечером я занесу.

– Опять попался? – укоризненно говорил Павел.

– Вот этот стукач Поцелуев, – показывает на старшего сержанта, – обнюхал меня и доложил старшине, а я даже не был выпивши. Всего одну кружку пива выпил, и то угостил фронтовой друг нашего отца.

– Какой фронтовой друг? Откуда ты нашел такого?

– Настоящий фронтовой друг отца. Как он говорит, наш отец спас ему жизнь, а сам погиб на его глазах.

– Где? Когда? Ты спросил?

– Конечно. На фронте, где же еще? На каком фронте – не сказал, но время он сказал. Говорит, в сорок четвертом году отец прикрыл его своим телом, а сам погиб.

– Трепач он. Наш отец пошел на войну только в сорок пятом, а погиб в сорок четвертом?

Павел повернулся и пошел к столу, взял свободную миску, налил борщ и стал есть.

«Трепач какой-то. В сорок четвертом сражался с нашим отцом», – подумал он.

А Петр смотрел на брата, как он ест, и думал: «Пусть он трепач, зато мне поможет с отпуском.

Как только наступили сумерки на центральной улице города, наряду с другими уличными вывесками, загорелась и неоновая вывеска с изображением фотоаппарата и надписью «Фотоателье». Осенний вечер, пасмурно, капает дождь. Вышедшая из фотоателье молодая пара сразу открыла зонтики. Он взял ее под руку, и побежали они к автобусной остановке.

Выпроводив последних клиентов, фотограф Никанор Иванович перевернул вывеску «Открыто» на обратную сторону «Закрыто», но двери не запер. Пошел он внутрь мастерской, сел на стул возле письменного стола, где в коробках лежали готовые фотокарточки разного формата, посмотрел на часы и подумал:

«Пора бы ему появиться. Наверное, опять провинился и не дали увольнения. Ненадежный сукин сын. Не зря ли я связался с ним? Мне казалось, что он придурок хороший, ради получения отпуска пойдет на этот шаг, иначе по службе сам никогда не сумеет добыть такого вида поощрения, как кратковременный отпуск на родину. Вроде бы подходящий тип, но…»