Мужчины лихо стучали о пол, да так, что едва не заглушали оркестр. И среди всех выделялся Александр. Он отплясывал танец с истинно гусарским шиком, вел даму через все помещение, легко совершал антраша. Ноги сами трижды отбивали такт, пока тело поручика находилось в очередном полете, и притом Орлов продолжал говорить, словно и не отделывал лихих фигур.

– Вам не страшно одной в деревне без мужского плеча?

– А прислуга?

Наверняка боится, что расскажут мужу, подумал Орлов.

– Разве что скучно, – дополнила Полина.

– Позволите развлечь вас в вашем одиночестве? И потом, одно дело – имение, а другое – дорога. По дороге всякое случается.

Дороги в империи всегда были безопасны, но надо же иметь предлог! Да и если Полина живет далеко…

Полина взглянула с интересом, мол, а что именно может быть по пути из одной деревни в другую?

Словно не знала. Впрочем, женское кокетство – оно вечно.

– Путь со мной покажется вам одним мигом, – нахраписто дополнил Александр.

– А если моя деревня рядом?

– Даже если так, за несколько дней доберемся.

– Вы говорили о миге, поручик.

– Пока будет длиться наш миг, в мире может пройти вечность.

– Вы меня заинтриговали, поручик. Прямо обещаете всякие чудеса. Даже время с вами в состоянии идти по-разному.

– А вы попробуйте и убедитесь сами, – убежденно произнес Орлов, на мгновение приблизился к Полине и добавил: – Но самое большое чудо в мире – вы…

– Дядюшка, я хотел бы с вами поговорить.

Отловить князя было не так просто. Как устроитель праздника, он постоянно был в движении. Следил, всего ли достаточно гостям, отдавал распоряжения прислуге, смотрел, все ли идет правильно.

– После бала, Миша.

– Я ненадолго, дядюшка, – проявил некоторую настырность молодой Лопухин.

– Хорошо. Пройдем в мой кабинет. Здесь несколько неудобно, – сдался князь.

Умение добиваться цели он считал фамильной чертой. Все равно Михаил не отстанет, так уж проще выслушать его сейчас. Тем более, по обстоятельствам разговор и в самом деле будет коротким, и ответ можно будет перенести на завтра.

Воспользовавшись паузой в непрерывной суете, старший Лопухин незамедлительно потребовал у слуг трубку. Михаил терпеливо ждал, пока старый камердинер князя принесет заказанный предмет, уже разожженный, распространяющий вокруг себя приятное благовоние дорогого ароматного табака.

– Дядюшка, я хотел бы пойти в александрийские гусары, – после первой же затяжки опекуна вымолвил Михаил.

– Как? – чуть удивился бывший преображенец.

– Вы же сами говорили, что пора мне поступать в службу, – напомнил Михаил.

– Но почему к александрийцам?

– Славный полк, – улыбнулся Михаил.

– Полк или форма? – проницательно улыбнулся опекун.

Его племянник сам толком не мог ответить на этот вопрос. Просто на него произвел впечатление бравый вид гостей, и он очень хотел принадлежать к их лихой компании.

– Пойми, Миша, Лопухины всегда служили в гвардии, – мягко сказал князь. – С нашей фамилией идти в армейский полк даже стыдно, право слово. Мы же с царями в родстве, и вдруг словно простые дворяне…

– Там много знатных людей, – напомнил Михаил.

– Все равно, – покачал головой дядя. – Ладно, не хочешь идти вслед за мной в преображенцы… Понимаю, кавалерия тебе нравится больше. В кавалергарды ты ростом не вышел, но есть и другие полки. Те же лейб-гусары. Красное с синим – тоже весьма неплохие цвета. Да и помимо них… Бывший Цесаревича Константина уланский полк недавно разделен на два полка, оба переведены в гвардию. Уланский и Драгунский. Можешь выбирать любой. Тебя примут в них без всяких проволочек и сомнений. Только скажи, в какой, и я все устрою. Лучше служить поближе ко двору, чем мыкаться с полком по необъятной России.

– Я не хочу при дворе, дядюшка. Я хочу послужить всерьез, – твердо ответил молодой Лопухин.

– А завтра к нам заглянут павлоградцы или ахтырцы, и ты с тем же убеждением захочешь к ним.

– Не захочу.

– Кто знает? – Старший Лопухин почти исчез в облаке табачного дыма. – Пойми, Миша, первое впечатление может оказаться обманчивым. Я ведь отговариваю тебя ради твоего же блага. Ты молод, горяч, а грядущую судьбу надо строить серьезно. Так, чтобы не было обидно за опрометчивые шаги.