Сразу объявилась сложность. Французского Хуан не знал, как, впрочем, и Сысоев, потому при разговоре пришлось пользоваться услугами двух человек. Дон Карлос переводил сказанное с испанского на французский и обратно, а Николай – соответственно, с французского на русский или с русского на французский. В итоге каждый раз терялось немало времени на передачу любой ерунды, однако ничего иного придумать было нельзя.

«Надо учить испанский», – не в первый раз подумал Муравьев. Он, собственно, уже старался его учить в дороге, просто знания оставляли пока желать лучшего. Давала знать о себе постоянная жара, при которой голова отказывалась работать, да и прочих дел было столько, что еще на одно не хватало сил.

Да и мало совместно выступить против мятежников. Вокруг лежали бескрайние степи, и найти в них не слишком большой отряд было не намного легче, чем пресловутую иголку в стоге сена. По сравнению с Европой край был заселен мало, можно было двигаться весь день и умудриться пройти между далеко отстоящими друг от друга хозяйствами. Ко всему, не было уверенности, что местные жители станут помогать новым властям. Кто знает, что им ближе – закон или те, кто против этого закона восстает?

Любая власть нуждается в опоре. Здесь же никто не спрашивал мнения живущих. Два государства договорились между собой, и территория вместе со всеми жителями в одночасье стала принадлежать другой стране. О которой, если уж на то пошло, многие даже не слышали еще накануне. Так что о каких симпатиях могла идти речь?

Стремительное поначалу движение стала тормозить пехота. Испанцы явно не проходили школу суворовских чудо-богатырей. Они едва плелись, а потом долго отдыхали после каждого перехода. Иметь подобных вояк в своем отряде было сущим мучением, особенно когда привык совсем к иному.

Другое дело – куда спешить и где окажется противник, никому было не известно.

Эх, служба!..

Крепкий организм быстро брал свое. Блохин был еще не способен к работе: давала знать о себе слабость и порою кружилась голова, однако лежать не хотелось. Матрос старался побольше двигаться, исподволь изучая остров. Тем более никто за ним в открытую не следил и не одергивал, когда моряк неспешной походкой удалялся прочь от поселка.

Куда с острова денешься?

Галвестон оказался довольно велик. Узкий, но вытянувшийся так, что Блохин не смог добраться до его оконечности, он казался бесконечной линией, уходящей в неведомые дали.

Лишь на западной оконечности острова росла чахлая унылая трава и простирались болота. Иногда можно было увидеть издалека дикого оленя, но главной живностью были всевозможные змеи, попадавшиеся тут так часто, что пропадало всякое желание забредать в их царство. Во всех остальных частях острова были пески. Ни одного родника, сплошная низкая пустыня, едва возвышающаяся над окружающим со всех сторон морем.

Лишь рядом с бухтой царило некоторое оживление. Целый поселок, называемый пиратами Кампече, раскинулся вокруг прекрасно укрытой гавани. У входа поместился небольшой каменный форт как защита от тех, кто дерзнет потревожить обосновавшуюся здесь вольницу.

Нужда – великая учительница. Блохин потихоньку стал понимать французскую речь, на которой изъяснялось большинство флибустьеров. Не сказать чтобы очень уж сильно, однако кое-какие понятия стали ясны, и матрос уже мог связать между собой несколько слов, дабы довести до собеседников какую-нибудь простейшую мысль.

Вопреки ожиданиям отношение к Блохину оказалось неплохим. Многие разбойники даже старались набиться ему в приятели. Матрос довольно быстро уяснил, что на него смотрят здесь не как на раба, а как на грядущего соратника в нелегком деле ограбления ближнего.

Тот факт, что Блохин в свое время несколько проредил ряды их соратников, нимало не смущал пиратов. Напротив, проявленные при этом сноровка и сила вызывали в разбойниках восхищение. Здесь вообще ценилось умение постоять за себя, а уж богатырская удаль казалась пределом совершенства.

Чувства Блохина были сложнее. Злость к недавним похитителям, та, которая заставляет бросаться в заведомо безнадежную схватку, давно прошла. Осталась печаль по погибшим товарищам, усталость да потаенное, почти не вылезающее наружу желание отомстить. Но в бытовом отношении некоторые из пиратов вызывали чувства если не дружеские, то, по крайней мере, обычные человеческие, как к соседям, с которыми ты волей-неволей обязан жить рядом.

По утрам же и вечерам моряк самозабвенно молился, прося Господа укрепить его в тяжелых испытаниях и помочь найти в душе прощение врагам. В основном помогало, но порою накатывало такое…

Зашедшее как-то утром в бухту судно, явно не пиратское, о чем говорил флаг Североамериканских Штатов на мачте (этот флаг Блохин знал), моряк встретил словно дар небес. К счастью, опомнился он быстро. Да, прибывшие моряки не занимались морским разбоем, и их руки были чисты от крови. Зато они скупали у пиратов добычу, иначе почему последние настолько спокойно восприняли этот приход и даже радовались гостям?

На берег сошел степенного вида вальяжный господин в сюртуке и первым делом проследовал к складам, где хранился груз со «Святого Антония», а может, и не только с него.