– У меня завтра нет уроков в дневной школе, поэтому приходи к обеду.

– Бутылку нести?

– У меня и бутылка есть, - ответил Юхимович.
– Ты, небось, гол как сокол, а получка не скоро.

– Я возьму в кредит.

– Попробуй.

На следующий день Витя с бутылкой водки подходил к дому Юхимовича. Его встретили гостеприимно. Обед уже дымился на плите, осталось подать на стол. Это был королевский обед для Вити, который картошки не видел вот уже два месяца. А здесь картофельное пюре с отбивной и крупными помидорами домашнего посола. Витя так навернул всего этого добра, что у него стали закрываться глаза, но Андрей Юхимович все чаще и чаще подливал в рюмку, хорошо зная, что спиртное прогонит сон.

Витя действительно оживился и начал рассказывать о своей нелегкой жизни в школе.

Андрей Юхимович, не спеша, поднялся, достал альбом, извлек небольшую фотографию, на которой был он сам рядом с выдающимся сыном советского народа Леонидом Брежневым. Витя чуть не подпрыгнул от удивления, да и сон как рукой сняло. Брежнев - величина. Теперь он в Москве, Председатель Президиума Верховного совета СССР.

– А это не подделка?
– спросил он наивно.

– Никакая это не подделка. Обижаешь.

– А это кто рядом?

– Первый секретарь Новомосковкого райкома партии Дырко Затычко. Тут, брат целая история.

– Расскажите...

– Гм, много знать будешь - быстро состаришься, как говорится, - загадочно произнес Юхимович, наполняя очередную рюмку. Как всякая коммунистическая подметка, лишенная нравственности совести и чести, Юхимович долго чмокал, высоко задрав голову, и стал шарить по карманам, чтобы достать маленькую книжечку с бородкой, задранной кверху, но вспомнив, что ее у него отобрали еще в прошлом году, пустил слезу и стал скрипеть зубами. Гость испугался и выронил алюминиевую вилку из рук.

– Я...я тут ни при чем. Если надо, я уйду, а пюре доем в следующий раз. Расскажите, пожалуйста. Я так люблю всякие истории. Никто знать не будет, честное слово, - лепетал Витя.

– Обещаешь?

– Вот те крест!

– Какой еще крест? Честное коцомольское, надо говорить.

– Хорошо: честное комсомольское.

– Тогда слушай...но давай еще по одной.

2

...Колхоз имени Ленина в селе Николаевка хромал на обе ноги. Не хватало техники, помещений и рабочего люда, способного трудиться с утра до ночи, без выходных и без какой-либо оплаты за рабский труд. Село Николаевка соединялось с городом грунтовой дорогой, которая раскисала в период осенних дождей та, что можно было куда-то добраться только гусеничном тракторе. На таком же тракторе раз в неделю подвозили черствый серый хлеб, который высыхал так, что им запросто можно было разбить голову.

Две-три старухи, и старик с клюкой, да подростки, да доярки, да телятницы - вот все трудовые ресурсы, которым принадлежала вся земля, но чтобы взять колосок из собственной земли, его надо было прятать за пазуху: не дай Бог бригадир увидит - срок можно схлопотать. Из мужского населения следует отметить бригадиров и председателя, розовощекого, статного в плечах, с немного выпирающим пузом. Он исполнял роль не только грозного помещика, но и осеменителя доярок и конторских работников женского пола.

Весь крепостной, то бишь колхозный люд, жил в жалких хибарках, крытых соломой с глиняным полом, соломенной крышей и погребом для хранения картофеля на зиму, который выдавали за трудодень. Но колхозники этим картофелем старались наполнять карманы, особенно в период уборки, для увеличения запасов на зиму. В погреб можно было спрятать еще свеклу, да капусту, которая, к сожалению, быстро загнивала, как капитализм в воображении колхозников.

Безрадостную картину представляло и сельское кладбище, где на могилках, немного провалившихся вглубь земли, вместо крестов торчали пятиконечные звезды, сработанные из дорогостоящих реек, уже давно подгнивших и почерневших.

Председатель, бывший фронтовик беспробудно пил от горя и бессилия вложить хоть крохотную лепту в счастливое будущее своим колхозом; он появлялся в конторе раз в неделю с распухшей физиономией, коричневыми немигающими глазами и всем говорил: слава великому Сталину! Против такого приветствия никто, разумеется, не возражал, но эта крылатая фраза никак не могла заменить отсутствие крыши на коровнике в сезон дождей, отчего несознательные коровы дохли, а собранный урожай пшеницы, гнил под открытым небом. Бухгалтерия колхоза исправно отчитывалась об увеличении надоев молока, сборе пшеницы, но в закрома социалистического отечества ничего не поступало. Свыше пяти тысяч гектаров пахотных угодий, этого черного золота, которым не может козырнуть ни одна страна загнивающего запада, как бы работали вхолостую.

Райком партии, да и обком, этот вертеп благополучия и изобилия, во главе с бывшим полковником, ставшим гораздо позже, правда, выдающимся военным стратегом Брежневым не могли, мириться с таким положением. Пришлось тасовать кадры, как колоду карт. Повсеместно по области откапывались политруки, в том числе и с начальным образованием, и даже без образования, руководил же страной великий Сталин, не окончивший начальной школы, но подкованные политически, с Лениным в груди, назначались председателями колхозов. Подавляющее большинство имело смутное представление, что такое пшеница и как она растет, многие полагали, что пшеница растет в ванной, а другие - на задворках коровников, но почти каждого выручал революционный энтузиазм. Как сеять, как выращивать пшеницу, где ее складировать, как доить коров и почему они, проклятые, так активно дохнут, знали старики и старухи, закаленные голодом и нищетой, - этим неизменным благополучием, заложенным великим Лениным. И этих-то стариков и старух надо было организовать, сплотить, вдохновить, направить, поставить перед ними задачу, обнадежить их в том, что скоро вот наступит коммунистический рай. Только надо немного потерпеть, лишь бы войны не было, лишь бы капиталисты скорее окончательно, проклятые, загнили и мы их окончательно похоронили.