Annotation

Одну ли куклу сделал папа Карло?

Волгина Лариса Ивановна

Волгина Лариса Ивановна

Карлсдоттир, которая живет на крыше

Я сижу на краю крыши, свесив ноги. Дом высокий, в шесть этажей, но я не боюсь высоты. Здесь, наверху, мне хорошо. Здесь тихо и спокойно, уличный шум едва доносится сюда, ослабленный расстоянием. А главное, здесь меня никто не видит. И сама себя я тоже не вижу - у меня здесь нет ни зеркал, ни даже просто стекол, в которых можно было бы случайно отразиться. Ненавижу свое лицо - вернее, то, что у меня вместо лица.

Сверху мне хорошо видна улица - машины, люди, светофоры, фонари... Часами могу разглядывать все это, и мне не скучно. А когда надоедает, я перевожу взгляд на небо - то безмятежно-голубое, то низкое и серое. В небе вьются ласточки, порой проносясь прямо перед моим лицом, и кружатся большие белые чайки, иной раз пролетают аисты, а весной и осенью тянутся длинные караваны перелетных птиц...

Издалека доносится густое басовитое жужжание, словно сюда, на такую немыслимую для него высоту, вдруг залетел большой майский жук. Но сейчас не май, и жужжание, постепенно приближаясь, становится все громче и громче, чтобы затихнуть за моей спиной.

– Привет, подружка!

– Ну, здравствуй, Карлсон!
– говорю я, наконец обернувшись. На крыше рядом со мной стоит невысокий человек в клетчатых штанах и с пропеллером за спиной.

– Здравствуй, Карлсдоттир!
– Карлсон произносит эти слова с насмешкой в голосе.
– И не надоела тебе эта дурацкая кличка? Давай придумаем тебе нормальное имя! Гюль-фия, например!

Я невольно улыбаюсь. Мы спорим на эту тему уже, наверное, в сотый раз и уже наперед знаем аргументы друг друга.

– Кличка дурацкая, да. Но другой у меня нет, уж извини. Имя нельзя придумать, его должны дать родители. А мне отец не дал ни имени, ни лица.

– Ну, знаешь, его в этом винить нельзя! Он, я так думаю, не планировал вот так вдруг взять и умереть от разрыва сердца.

Карлсон прав, а я не права, я это знаю. И все равно ненавижу отца - за ту дурацкую маску, что у меня вместо лица, за ту дурацкую кличку, которой пользуюсь вместо имени.

– Ну не планировал, пусть. Но все равно - мне не дали имени, значит, у меня его нет. А Карлсдоттир... Раз моего отца звали Карло, значит, на такое имя я имею право.

Мой друг не умеет долго говорить об одном и том же.

– Ладно-ладно, имеешь, кто же против... Не злись, на вот лучше конфетку съешь!

– Да не нужны мне твои конфеты! Сам их ешь!

– Думаешь, я их так уж люблю?

– А зачем тогда у Малыша вымогаешь?

– Да не вымогаю я! Он сам мне дарит. Ему это нравится - что у него есть друг, которого можно угостить конфетами.

Карлсон со вздохом сует руку в карман и вытаскивает целую горсть конфет в разноцветных фантиках.

– А зачем именно конфеты? Раз ты их не любишь?

– Во-первых, почему не люблю?
– он убирает конфеты обратно в карман и садится на краю крыши рядом со мной.
– Люблю. Только не в таком количестве. А во-вторых, чем же ему еще меня угощать? Не пивом же! Он все-таки ребенок. Можно, конечно, плюшками, но тогда я скоро взлететь не смогу. А вообще, ты что думаешь, тебе одной плохо? У меня та же беда. С пропеллером не всякому человеку можно на глаза показаться. У меня только и есть друзей - ты с братом да Малыш. Пива попить и то не с кем... Ты думаешь, мне правда так уж весело вместе с Малышом дурачиться? Паровые машины взрывать да плюшки пылесосом воровать? Я-то, знаешь ли, не ребенок. Мне нормально общаться хочется.

– Ну он же вырастет, - пытаюсь я подбодрить друга.
– Повзрослеет, будете общаться нормально.

– Как же, жди! Я-то как раз и ждал раньше. Ты думаешь, Малыш у меня такой - первый? Подрастет - сначала подумает, что все это несерьезно и ни к чему, и перед друзьями неудобно, чтобы такой маленький и толстый и притом с пропеллером. А еще немного повзрослеет - и сам поверит, что все это ему приснилось или придумалось...

– Ну хочешь, прилетай ко мне со своим пивом.

– Нет уж, спасибо, не надо мне твоих одолжений, - Карлсон все еще насуплен.- Я ведь знаю, ты пиво тоже не любишь. Ладно, на следующей неделе твой брат приедет, тогда и посидим нормально, по-человечески...

– Как на следующей неделе?
– от такой новости я даже вскакиваю на ноги, едва не свалившись при этом с крыши. Мой друг ухмыляется, очень довольный собой.

– А я разве не сказал? Да нет же, точно говорил, это ты никогда не слушаешь толком. Внизу афиши висят, спускалась бы ты вниз почаще, сама бы давно заметила.