Сэр Лионель подался вперёд, ничуть не заботясь о том, как воспримет кузнец подобную бестактность. Милав с удивлением посмотрел в глаза Кальконису, на дне которых трепетал вопрос. Росомон сумел прочитать его, потому что тихо спросил:

– Вы не заметили ничего странного?

– Где?
– Кальконис решил немного потянуть время, потому что не мог определиться, как следует вести себя с росомоном после всего увиденного.

Милав неожиданно улыбнулся знакомой открытой улыбкой, сразу перенёсшей сэра Лионеля в то счастливое время, когда их было трое, и когда все они были по-настоящему счастливы.

– За что я люблю вас, сэр Лионель, - продолжал улыбаться Милав, - так это за то, что вы совершенно не умеете лгать!

– Вообще-то я и не собирался этого делать...
– смутился Кальконис.

– Тогда ответьте на мой вопрос честно.
– Милав продолжал изучать лицо своего собеседника.
– Что вы видели?

– Я видел странный дым, окутавший ваше тело. Потом дым быстро растаял.

– Значит, это был не сон...
– задумчиво проговорил кузнец.

– Конечно не сон!
– подтвердил Кальконис.
– Если только мы не спали, и не видели одно и то же!

– Едва ли, - грустно произнёс Милав.
– Я бы не хотел, чтобы и вам снилось то же, что мне...
– Кузнец на секунду замер, а потом проговорил потеплевшим голосом: - Впервые с момента последней битвы с Аваддоном, у меня появилась надежда...

– О чём вы, Милав?
– не понял Кальконис.

– Я говорю о будущем, сэр Лионель. О нашем с вами будущем...
– Милав усталым жестом провёл по глазам и произнёс фразу, нисколько не добавившую понимания: - Теперь я почти нормально смогу спать...

Кальконис некоторое время ждал продолжения неожиданной исповеди, но прошла минута, истекла вторая, а Милав молчал. Когда сэр Лионель отважился посмотреть в глаза росомону, Милав уже спал. Дыхание его было глубоким, глаза плотно закрыты, на искусанных губах блуждала счастливая улыбка ребёнка, после долгой разлуки встретившегося со своими родителями...

Сэр Лионель украдкой смахнул слезинку, скользнувшую по обветренной щеке (это всё благовония виноваты, их в дормезе такая концентрация!), и жестом заботливой матери укрыл расслабленное счастливыми сновидениями могучее тело кузнеца-росомона.

Вернувшись на свое место, Кальконис вновь почувствовал тот же самый запах. Но теперь аромат не просто витал в богато убранном дормезе, теперь он настойчиво просился, чтобы и сэр Лионель впустил его в себя. Кальконис раздумывал недолго. Выбор его был несложным: если он собирается разделить с Милавом все тяготы обратного пути в страну Рос (так оно и было), то он не должен сопротивляться благовонию, потому что именно этот удивительный аромат вернул Милаву веру в самого себя.

Милав спал долго. Кальконис дважды выходил из дормеза, чтобы размять затёкшие от долгого неподвижного сидения ноги и обдумать их дальнейший путь. До сегодняшнего дня между ними об этом не было сказано ни слова. Милав вёл себя как тяжело раненый, которого везут на излечение, но которому совершенно всё равно - куда. Кальконис нисколько не сомневался, что в состоянии задумчивой прострации, Милав вообще ничего не замечает вокруг. Если почётный эскорт королевского токонга неожиданно покинет их, и им придётся идти пешком, то и в этом случае Милав будет бездумно переставлять ноги, ни о чём не спрашивая, ничего не видя, кроме внутренних образов, которыми он жил все последние дни. К великому счастью сэра Лионеля, сегодня он вновь увидел в глазах росомона тот негасимый пламень веры в правильности своих действий, который привёл их в логово Аваддона и который немногими днями ранее заставил Калькониса сделать выбор между бездомным бродягой, каким он был все прежние годы, и человеком, воином, росомоном, на которого надеются его друзья и ради которого они не однажды рисковали своими жизнями.

Ближе к вечеру рядом с Кальконисом выросла фигура Милава. Кузнец выглядел отдохнувшим, весёлым, почти счастливым. Сэр Лионель собрался осведомиться о причине столь разительных перемен, но Милав опередил его. Потянувшись могучим телом, он быстро огляделся вокруг и, стрельнув на Калькониса озорным взглядом, во всё горло крикнул:

– Держитесь, приспешники Аваддона! Великан Тогтогун вновь вышел на охоту!

Многочисленные кони, впряжённые в парадный дормез Латтерна О-Тога, от могучего росомоновского рыка в панике рванулись в разные стороны, едва не опрокинув огромную карету. Двое возниц, не удержавшись на козлах, кубарем полетели на землю, внеся дополнительную сумятицу.

Через минуту рядом с Милавом вырос Глио Кос - начальник почётной охраны.

– Что случилось?
– Лицо Глио Коса было бледным, тонкие холёные пальцы испуганно шарили по драгоценной накидке в поисках оружия.
– На вас напали?..

"Хотел бы я посмотреть на того, кто отважится напасть на возродившегося после тысячелетнего сна Тогтогуна!" - подумал сэр Лионель, пряча улыбку за напускным вниманием к словам гхотта.

Милав, по-прежнему широко и открыто улыбаясь, похлопал Глио Коса по плечу, тут же скривившегося от подобной фамильярности.

– Никто на нас не напал, - сказал кузнец.
– Своим радостным криком я хотел сообщить о том, что ваша почётная миссия завершена.

– То есть, как!
– не понял начальник охраны.

– А так. Вы с чувством исполненного долга можете возвращаться в Тмир. Далее мы с сэром Лионелем продолжим путь одни.

– Это невозможно...
– растерянно пробормотал Глио Кос.
– У меня приказ токонга короля!

– Похвальное рвение к службе, мой мальчик, - сказал Милав, вновь касаясь плеча начальника охраны, - но у меня для вас другой приказ: возвращайтесь домой, иначе не успеете на праздник Большой Воды. Если мне не изменяет память, Латтерн О-Тог на это празднество ездит исключительно в своём дормезе. Разве не так?