– Дела-а-а...
– протянул Милав, ставя на широкий стол свою увесистую поклажу. Заметив, что Кальконис в напряжённой позе стоит рядом, обратился к нему: - Располагайтесь, сэр Лионель. Ночь проведём здесь. А завтра видно будет...

Кальконис без слов сбросил свою ношу, прошёл к двери и затворил её. Засова с внутренней стороны не оказалось.

– Либо здесь живёт сумасшедший, который никого и ничего не боится, - покачал головой Кальконис, - либо...

– ...Либо ему просто нечего бояться.
– Закончил фразу Милав, приступив к розжигу очага.
– А зола-то ещё тёплая!
– добавил он через минуту, пересыпая на ладони мелкие древесные угольки.

– Это хорошо, - откликнулся Кальконис, - хотелось бы поинтересоваться у местного жителя, куда все молчащие во главе с Лооггосом подевались?

Ночь опустилась неожиданно. В комнате сразу стало прохладно, неуютно и тревожно.

– Не по себе мне в этой избушке...
– признался Кальконис, придвигаясь поближе к очагу.

Огонь в нём почти прогорел и давал мало света. Зато от него шло тепло, которого зябнущему телу так не хватало. Милав протянул сэру Лионелю деревянную чашку с густым напитком.

– Выпейте. Питьё взбодрит вас.

– Что это?
– Кальконис с сомнением посмотрел на вязкую маслянистую жидкость.

– Это сома - жертвенный напиток иддукеев.

Услышав последние слова, сэр Лионель, уже приложившийся губами к краю чаши, едва не выплюнул выпитое. Он вытаращил глаза на кузнеца и с негодованием воскликнул:

– Жертвенный напиток! Это что, кровь?!

Вместо ответа Милав взял у Калькониса из рук чашу и отпил большой глоток. Потом вернул чашу.

– Не волнуйтесь, это эликсир Ярила-кудесника, которым он отпаивал Годомысла Удалого.

– Что ж вы сразу не сказали!
– укоризненно произнёс Кальконис, залпом выпивая содержимое.

Милав весело взглянул на сэра Лионеля:

– Хотел вас проверить, мой друг.

– У вас есть причины сомневаться во мне?
– Кальконис открыто посмотрел на кузнеца.

Милав успокаивающим жестом похлопал сэра Лионеля по руке и сказал:

– Не обижайтесь. Бывают минуты, когда я сомневаюсь в себе самом...

Кальконис осторожно поставил пустую чашу на стол, оглянулся по сторонам. Мрак прятался по углам и выжидал своего часа. За трухлявыми стенами печально завывал ветер.

– Давайте спать, - предложил сэр Лионель, готовя нехитрую постель.
– Вы где ляжете, у входа или у очага?

– С вашего позволения, я лягу у входа.

Кальконис улыбнулся такой незамаскированной "хитрости" кузнеца. Милав всеми способами пытался оградить сэра Лионеля от неизвестности ночного мрака, довлевшего над философом с тех самых пор, когда он был "компаньоном" Аваддона. Через минуту Кальконис, подбросив в очаг несколько отполированных морем небольших кореньев, уже спал, с головой укрывшись походным плащом.

Милав долго не мог уснуть. Лёжа с открытыми глазами и вслушиваясь в недовольное рычание близкого моря, он ждал: не вернётся ли то странное, но неизъяснимо-приятное чувство радости, испытанное им в последний день путешествия в королевском дормезе?..

Сон подкрался незаметно, унося сознание в ту область, где нельзя быть ни в чём уверенным...

...Милаву показалось, что спал он недолго - может, час или два. Однако когда он открыл глаза, вокруг было светло. Море не рокотало, сердясь на весь свет и вышвыривая на берег остатки перемолотых ураганом утлых посудин. Было удивительно тихо, и в этой звенящей тишине что-то происходило. Близко. Почти рядом. Услышав тонкий звук, похожий на отголосок печального песнопенья, Милав решил узнать, откуда он идёт. Кузнец повернул голову в сторону мирно посапывающего Калькониса, затем привстал на локте, обернулся...

Возле колченогого стола, между Милавом и Кальконисом стояла женщина. О том, что это именно женщина, а не андрогин-гомункулус или суккуба-демоница можно было догадаться лишь по тому, что она носила длинное рваное платье до пола. Когда женщина всем корпусом повернулась, у Милава перехватило дыхание - таких старых людей он никогда не видел!

Лицо старухи оказалось так изборождено глубокими морщинами, что на нём трудно было заметить огромные изумруды горящих глаз. Казалось, вся история земли запечатлена на древней, как небесный свод и тонкой, как самый дорогой пергамент коже. На ничтожный миг Милаву почудилось, будто это не просто старая (неимоверно старая!) женщина, ему показалось, что это Хозяйка Медной Горы! Такой она могла бы быть на закате всей истории земли, когда тысячи цивилизаций склонили головы перед неумолимым временем...

В горле кузнеца родился вопрос, но задать его он не смог. Старуха стремительно шагнула к нему. Милав заметил, что каждая волосинка на её голове вдруг потянулась в его сторону. Это походило на то, как если бы за спиной старухи неожиданно подул сильный ветер. Кузнец ещё раздумывал, стоит ли обнажать Сэйен против олицетворения абсолютной старости, когда за спиной старухи возник Кальконис. Его длинная шпага со свистом рассекла воздух.

– Сделаешь ещё один шаг, и я проткну тебя, кем бы ты не оказалась!