Я вернулся в Бедевлю в воскресение вечером. Миша тоже приехал с сумкой набитой продуктами. Мы устроили королевский ужин, состоявший из жареной картошки на сале, а Миша сходил в магазин, купил бутылку красного вина. Мы даже обнимались и пели грустные песни, сидя за столом, на котором была не только бутылка водки, но и хлеб, черствый и немного сыроватый, большая неочищенная луковица и маленький кусок копченого сала годичной давности.

Мы влили в себя по сто грамм горячительного, смели со стола всю закуску до последней дольки чеснока и лука, а потом наливали снова и произносили тосты сначала за мой открытый урок, потом за нашу дружбу, потом за нашу сытую жизнь и, наконец - за коммунизм.

Мне было так хорошо, и тепло на душе, что я набрался храбрости и сказал:

– Михаил Петрович, дорогой! сходи-ка еще за бутылкой. Одной бутылкой меньше, одной больше, - все равно беднее, чем мы есть, не станем.

– И пойду. Ты что думаешь, мне жалко трояка? Да я усилю производительность труда и получу премию, я компенсирую эти три рубля, вот увидишь. Мать их яти!

Миша стал шарить по карманам, нашел последнюю трешку, и попытался надеть шляпу. Но шляпа, каким - то образом, выпала у него из рук.

– Ах ты, гадина! Ты на пол просишься? Ну и сиди там, я и без тебя обойдусь. Ты бы сама прыгнула на мою умную голову, - сказал Миша и притоптал шляпу ногой.

– Миша, лапочка, надень пальто, простынешь, как пить дать простынешь.

– А, трезвому, то бишь, пьяному - море по колено. Ничего со мной не будет.

Миша открыл дверь, но зацепил ногой за высокий порог и грохнулся в прихожей.

– Миша, что с тобой?
– завопил я и кинулся на помощь, но тоже, почему-то, свалился на него. Так мы и заснули.

Я зашевелился только на рассвете и срочно выбежал на улицу. Мне здорово повезло, потому что, когда проснулся Миша - у него были мокрые штаны, и он страшно меня ругал, почему я, такой- сякой, не разбудил его, чтобы он мог вовремя выйти на двор освежиться.

Я дико извинялся перед ним. Мне особенно было жалко его, когда мы шли шесть километров пешком при колючем ветре, а у него были мокрые штаны. Он старался широко расставлять ноги, хотя и шли мы ускоренным шагом, чтобы согреться, зная, что до школы еще так далеко, как от Парижа до Пекина. Наконец, показалась крыша хибарки, где размещалась школа, и Миша с радостью воскликнул:

– Вот она, родная. Но сегодня у нас с тобой всего по два урока, а после них, мы с тобой идем брать деньги в кредит.

– Хорошо, поедем.

– На чем?

– На своих двоих.

– Тогда поедем!

К нашему удивлению, в школе никого не было, кроме уборщицы, работавшей по совместительству еще истопником.

– А где народ?
– спросил я.
– Где ученики, где учителя, почему нет директора?

– Почему нет учеников, - не могу знать, - ответила тетя Агафья.- А где дилехтор, вам лучше знать, вы люди грамотные. Может в райкоме партии, может, в исполкоме, а ежели ни там, ни там, то в чайной сидят, ждут, когда щи сварятся. Хоть бы кто из вас семью завел, в семье теплее и уютнее, а то все, как голодранцы какие, поодиночке слоняетесь. Оттого и дети к вам не ходють, не с кого пример брать.

– Уважаемая Агафья Гавриловна, - обратился к ней Миша, - мы сегодня...словом, сегодня товарищ Елисеев берет деньги в кредит, и мы его немедленно женим, а после этого и я, возможно, женюсь, если мне кредит дадут. А то, как свадьбу сыграть? тут деньги нужны, и немалые.

– А как же мы, простые, свадьбы справляем?

– Вы годами к свадьбе готовитесь, копейку к копейке складываете, свиней откармливаете, теленка, а то и двух к смерти приговариваете, а у нас, кроме карандаша и учебника, ничегошеньки нет, - сказал я, доволен, что так удачно подобрал контраргумент.

– Все это - сказки про белого бычка. Учитель на селе тоже может живность развести, а у вас пальчики на руках белые, как свечки. Необязательно на училке жениться, женитесь на простой крепкой колхознице, и дела у вас пойдут, как по маслу.

– Спасибо за совет, - сказал я.

11

Приближался новый год, а за несколько дней до его наступления, начались зимние каникулы.

Я приехал к матери и сообщил ей, что собираюсь уехать ...куда глаза глядят.

– Ты что, сынок, не заболел ли, у тебя с головой все в порядке?
– с тревогой в голосе спросила мать.

– Я психически здоров, - отвечал я, чувствуя прилив тяжести к горлу, от которого становилось трудно дышать.

– Почему ты не хочешь работать в школе, ведь ты пять лет учился?

– Не хочу в школе работать. Я получаю там, в этой школе, гроши. И сам не могу прокормиться, и тебе не в силах помочь. Прошлый раз пришлось занимать пятерку на дорогу у сестры Аксиньи. Разве это нормально. Я говорю честно, мама, как на духу. А что делать я просто не знаю.