— Незваный гость хуже татарина, — пошутил Пётр, проходя в апартаменты. — Получил доношение Волынского. Пишет, что нам-де безо всяких опасений приступать можно и что ныне самое удобное время малою силой прирастить к империи изрядный кус. Персида, мол, в упадке, а нынешний шах жалкий человек. Так что князь приуготовляйся, быть тебе во главе походной печатни, коя будет печатать обращения ко всем племенам и народам, что идём мы для защищения российских торговых людей. Пущай узнают про шемахинское кровавое побоище, про разграбление добра мирных купцов. Мы-де не можем оставить таковой разбой без отмщения... Впрочем, напрасно я вздумал тебя учить, сказано: учёного учить — токмо огорчить да с панталыку сбить. Я сумлевался, зачинать ли, но ныне утвердился: грех упустить.

Пётр бесцеремонно опустился в кресло хозяина и уткнулся в лежавшие на столе бумаги.

— Ага, вижу! — обрадованно воскликнул он. — Сколь я понимаю, писание твоё про мухаммеданское исповедание идёт к концу. А что Иван твой Ильинский? Перелагает на российский, как я приказал?

— Трудится, государь, — отвечал князь Дмитрий. — Я ему каждодневно лист за листом вручаю. Боюсь, однако, что книгою к походу сей труд не обернётся.

— Поторапливайся да поторапливай. Желаю знать в подробности сию религию. Сколь веков мы противостоим? Пять, шесть?

— Полагаю, государь, со взятия Константинополя, когда пала великая Византия к ногам османов. Было это в тысяча четыреста пятьдесят втором году.

— Э, нет, коротко берёшь, княже, — решительно возразил Пётр. — Забыл про татарское иго? Тёзку своего Дмитрия Донского забыл...

— Грех на мне, государь, — кротко отвечал князь Дмитрий. — Слаб я в истории российской. Да и откуда было почерпать знания.

Пётр согласился: нет такого труда, чтобы историю эту от основания, от корней изложил. Есть разрозненные источники, большей частью летописные. Собрать бы, свести воедино, от варяг до батюшки Алексея Михайловича...

— Вот бы тебе, княже, взяться, — неожиданно предложил он. — Ты мудр и сведущ, опыт у тебя есть. Сочинил же ты историю турецкую. Как она названа, запамятовал.

— История возвышения и падения Оттоманской Порты, — подсказал князь Дмитрий.

— Вот-вот. Составил бы ты историю сложения, междоусобиц и возвышения империи Российской. Прикажу свезти тебе со всей России летописные источники, всё, что сохранилось, придать тебе помощников по твоему выбору. А то посейчас нету у нас такого человека. Подумай-ка, а. Вот как возвернёмся из низового походу, тотчас же прикажу тебя поставить во главе составления истории российской, как она есть.

Князь пребывал в нерешительности и некоторое время подыскивал ответ, который бы мог удовлетворить монарха. Пётр заметил это и со своей обычной грубоватостью и прямолинейностью сказал:

— Робеешь либо не берёшься. Говори прямо!

— Боюсь, государь, что задача эта мне не под силу. Мало я варился в российском котле, чтобы пропитаться его соками. В турецком — сызмальства, потому и легко мне было, и нужный материал был под руками. Опять же возраст...

— Мы с тобою почти ровесники, ты на год всего-то меня моложе. Это, брат, не старость, а самая что ни на есть зрелость.

Князь Дмитрий вздохнул. Было в этом вздохе нечто такое, что Петра насторожило. Он спросил:

— Ты, князь, сумнения свои от меня не скрывай. Знай: я твой благоприятель. Ну?

Князь Дмитрий помялся, как давеча, а потом всё-таки признался:

— Боюсь, ваше величество, благодетель мой, дабы здоровье не легло преградою труду моему.

— Прикажу лейб-артцу взять над тобою наблюдение. А вернёмся с походу, пошлю тебя на марциальные воды. Весьма, знаешь ли, целебное питие и купание. Я опосля них ощущаю в себе прилив молодости. Словом, даю тебе время поразмыслить. Боюсь токмо, что отказа твоего, несмотря на все твои резоны, не приму. А теперь покличь Марьюшку, да пущай она нам поиграет на клавесине что-нибудь важное.

Князь самолично отправился за Марией и ввёл её в кабинет. Опустивши голову, она встала перед Петром, не смея поднять глаз. Пётр быстро встал, взял её за подбородок, притянул к себе и с обычной прямотой поцеловал в обе щеки, а уж потом в губы.

Мария вспыхнула, не смея ни ответить на поцелуй при отце, ни прильнуть к государю. А ведь так желалось того и другого, так она истомилась за то время, которое тянулось и тянулось в разлуке.

— Ну что, Марьюшка? Нетто не люб я тебе? Отвечай при батюшке, не робея.

— Люб, — слово это сложилось губами, и только по их движению можно было уловить его.

— Ладно, потом поговорим, — сжалился Пётр. — А покамест сядь-ка за свою музыку да сыграй нам что-нибудь из Скарлатин. Либо из французов.

Они прошли в залу, где стоял клавесин. В это время Князю доложили, что приехали вице-канцлер Шафиров и французский министр маркиз де Кампредон.

— Вот ещё ценителей подвалило, — добродушно заметил Пётр. — Ступай, княже, встречай гостей. Да не сказывай, что я тут, не то заробеют. Правда, оба не из пужливых, особливо маркиз. Они, французы, резвы да словоохотливы.