А ведь хотел открыться... Как старшему... Как капитан фельдмаршалу... Про тот клочок земли, что колыхался в голландских стёклах. Тогда, не доходя до Васильевского... Три деревца нарисовал шведский картмейстер — значит, не везде топко. Природа сама дарит...

— Слепые все, я один зрячий. Талдычат — болото! Может, оно на благо... Может, утонет Карл.

Ушёл в раздражении. Нет старшего, нет советника. Впрочем, надо на остров, убедиться. Самому надо... Нету зрячих. Носом ткнёшь — тогда увидят.

А что Ламбер сочиняет?

Генерал-инженер поселился в кордегардии. С порога шибануло французским духом: запахи пряностей, засушенных съедобных трав смешались круто. В углу бочонки вина. У француза — магазин целый. Резное кресло с высокой спинкой, подобное трону, стена за ним покрыта бархатом и на нём герб маркиза, многократно повторенный, — три дельфина на лазоревом поле. Означают сии рыбины, как любит пояснять француз, связанность его фамилии с морем. Предок, знаменитый рыцарь, плавал на Святую землю и погиб, усеяв пустыню вокруг телами басурманов. Число поверженных с каждым рассказом Ламбера возрастало и достигло уже сотни.

Над креслом, словно икона в окладе, — парсуна предка, вышитая серебром. Рыцарь стоит опустив голову, творя молитву. Летящий ангел благословляет его.

Ламбер налил в оловянные посудины бургундского, поздравил его величество с викторией.

— Ваш успех, сир, начало конец для Карл... Начало катастроф.

Царь не ответил на витийство. Маркиз предложил сесть у камина обогреться — сосновые поленья, исходя смолой, яростно трещали. Пётр жадно разглядывал прожекты генерал-инженера, развешанные справа и слева, переходил от чертежа к чертежу, пощипывая правый ус.

Шлотбург отрезан каналом, раскинулся на острове. К редутам существующим прибавлены новые, валы насыпаны. Не лишена защиты и дельта Невы. По берегам, вплоть до моря, батареи в оправе земляных укреплений. Острые лучи редутов вспарывают болото.

— Вобан... Великий Вобан...

Француз клянётся Вобаном, своим учителем. Ничего иного не сделать на данной территории. Великий фортификатор, величайший в Европе, решил бы точно так же.

— Мы строили во Фландрия... Болото там тоже... Вобан сказал: нужно шасси...

— Ряжи — по-русски, — перебил Пётр. — Давно умеем.

Маркиз смущён; трость, вздымавшаяся победно, стучавшая по чертежам, опущена. Прожект не вызвал восторга. Почему?

— Крот роет плохо, — простонал Ламбер, широко, недоумённо открыв карие глаза, придав пухлому лицу выражение огорчённого дитяти.

Царь смягчился, диспозицию батарей одобрил. Заторопившись уйти, сказал:

— Шведское наследство бедное. Не выручит нас... Я чаю, новую крепость воздвигнешь.

Где — не указал.

Данилыч ворчал, влезая в лодку вместе с царём. Ни свет ни заря — в дорогу...

Отлучаться из Шлотбурга вроде бы не след. Со взморья, от Щепотьева, дали знать: показались шведские корабли. Заявили о себе двумя выстрелами, в полной надежде, что в Шлотбурге свои. Царь велел пушкарям ответить, успокоить Нумерса. Корабли не отошли, встали как часовые, молчаливое их присутствие затянулось. Пётр откладывал поездку на остров и наконец не вытерпел.

У Данилыча с вечера заболел зуб. За ночь, в тёплой постели, присмирел, и на реку вот как не хотелось. Отгребли от берега — опять схватило. Потёр щёку рукавом епанчи — авось поможет.

Царь догадался.

— Сам виноват. Я бы вырвал тебе.

— Мин каптейн! Не марайся! Заживёт до свадьбы.

— Дурак ты.

— Коренной ведь... В нём вся сила мужеская.

— Гляди! — сказал Пётр, махнув подзорной трубой. — Болтают, леса тут нет. Вон же лес.

Камрат не взял трубу.

— Лес нешто... Хлысты одни... Лес в России.

Сорвалось невзначай.

— А тут Швеция? — Лицо царя потемнело. — Швеция? Я те, мать твою...

Двинул трубой наотмашь, не глядя, попал в ухо.

— Прости, херц родной! Зуб проклятый говорит. Дурак я... Скинь меня, скинь в воду, на что я тебе? Хошь, сам кинусь!

Елозил Алексашка, паясничал, от боли приходя в исступление. Трение не помогло — кулаком задубасил по щеке. Стая льдинок обступила лодку, гребцы распихивали вёслами. Царь скомандовал лево руля. Сонма подставила борт волне, запрыгала. Течение относило, у солдат вспотели лбы, пока выгребали к Заячьему.